Подросток Савенко, или Автопортрет бандита в отрочестве - Эдуард Вениаминович Лимонов
– Купить хочешь? – спрашивает она, улыбаясь и кокетливо прижимаясь щекой к плечу. – Я дорогая, – продолжает Мушка и горделиво демонстрирует Эди профиль.
Эди-бэби как раз слышал, что она дешевая, но Мушке он об этом не говорит, он только улыбается. Он не знает, что сказать. С девочками он стеснительный. Не с Асей, Ася – друг, а вот с такими.
– У него нет денег, – вставляет вдруг Вовка. – Занимать деньги пришел.
«Ну и сука Вовка!» – изумляется Эди. По неписаному салтовскому кодексу этого не полагается говорить. За такие речи можно и по роже схлопотать, и очень серьезно. Некоторое время Эди не знает, что ему предпринять, но, поймав просительный взгляд насторожившегося Гришки, решает проглотить обиду. Не полагается перед девочками позорить парня, говоря, что у него нет денег. Это обида.
– А я знаю твою Светку, – вдруг говорит Мушка. – Мы когда-то вместе в 136-й школе учились. Даже дружили.
Эди искренне удивляется. Светка никогда не говорила ему, что она знакома с Мушкой. Вообще Эди-бэби как-то даже и не думал, что Мушка когда-либо училась в школе, ходила в форменном платье и переднике…
– Да? – только и выдавливает из себя Эди. Если бы он мог краснеть, он бы, наверное, покраснел.
– А ты хорошенький! – вдруг говорит Мушка через стол. – Только волосики должны быть длиннее, – прибавляет она, смеясь. – Что это у тебя за солдатская стрижка?
Эди еще больше смущается.
– Не солдатская, – говорит он, – у меня же пробор, а польская. Меня Вацлав стрижет, а он очень хороший парикмахер, – оправдывается Эди.
– Ну, как у приказчика, – бросает Мушка. – Приказчики до революции носили проборы. Тебе «кок» очень пойдет, – продолжает Мушка, склонив голову набок и бесцеремонно разглядывая Эди. – Как у Элвиса кок. У тебя такой же тип лица. – Мушка замолкает и, многозначительно улыбаясь, смотрит на Эди. И трется щекой о свое плечо.
«Неужели я ей нравлюсь? – думает Эди испуганно. – Вот блядь! – думает он. – Вот сука!» Ему стыдно признаться, что Мушка ему ужасно нравится сейчас, с ее челкой, с ее открытыми маленькими тонкими плечиками, в черном взрослом платье…
– Дернем? – поворачивается Эди к Гришке, о чем-то беседующему с Ольгой.
Ольга живет недалеко у речки, в бараке. Она бедная, у нее только старая мать и еще две младшие сестры. Живет она именно в том бараке, где и Славка Панов со своим дедом. Эди знает, что Ольга собирается как можно скорее выйти замуж, чтобы уехать из измучившей ее барачной жизни, у нее даже есть уже взрослый жених, намного старше Ольги. Лысый.
– Дернем! – с готовностью отзывается Гришка
Они наливают по половине стакана и пьют, не дожидаясь Вовки, который пошел танцевать с Мушкой. Эди видит, как узкая спина Мушки кокетливо извивается в Вовкиных руках. Спина у Мушкиного платья, оказывается, тоже открыта, и Эди-бэби видны два красноватых, чуть припудренных прыщика на Мушкиной спине. Почему-то, глядя на эти прыщики, Эди понимает, что Мушка, да, может ебаться «хором» и, причмокивая, сосать хуй даже у Витьки Фоменко. Почему-то смотреть на Мушку и Вовку, который время от времени мелко целует Мушкину шею своими запекшимися розовыми с корочкой губами, Эди неприятно.
– Ну, я пойду! – объявляет он. – Попытаю счастья в другом месте. – Наспех прощаясь, Эди хочет ускользнуть от прощания с Мушкой, но, заметив, что Эди встал и натягивает куртку, Мушка тащит Вовку к Эди.
– Уходим, солдатик? – спрашивает она сладким голосом.
– Уходим, – подтверждает Эди. – Пока!
Мушка, наглая Мушка сует Эди-бэби свою руку, согнув ее в кисти как бы для поцелуя.
«Не буду!» – мысленно сопротивляется Эди, но, помимо своей воли, целует протянутую Мушкину руку. От руки, впрочем, пахнет приятно, какими-то цветочными духами.
– Пока, – прощается и Вовка. – Извини.
Гришка хлопает Эди по плечу.
– Пока, старик! Заходи завтра.
Ольга машет Эди от стола рукою, она, очевидно, и сейчас думает о том моменте, когда она выйдет замуж за лысого и покинет наконец свой барак. Лицо у нее рассеянное.
19
На улице стемнело, и опять падает полудождь, полуснег, еле-еле, но падает. Настроение у Эди паскудное. Что он скажет Светке в восемь часов, он не знает. Со стыда можно сгореть с этими деньгами. Сука мать! У них же есть деньги, что ей стоит дать ему эти 250 рублей, и все наладится. В конце концов, всем ребятам родители дают деньги три раза в году – на Майские, Новый год и Октябрьские. Это традиция. Самые бедные рабочие дают своим детям-подросткам деньги, чтобы быть «как все», не хуже других, чтоб их ребенок мог собраться в праздничный вечер с друзьями – выпить, потанцевать под радиолу или магнитофон. Его отец офицер, он получает денег вдвое больше, чем рабочие, и из-за их ебаных принципов только страдает Эди.
Поеживаясь, Эди идет по опустевшей на второй день праздника Материалистической улице и, вопреки себе самому, ругается вслух. «Мы хотим, чтобы ты вырос честным человеком!» – передразнивает он отца. «Я хочу, чтобы ты был как твой папа! Он никогда не присвоил чужого и не использовал служебное положение в личных целях!» – передразнивает он материн голос.
– Хуя! Не хочу быть как папа! – кричит Эди, потом оглядывается. Нет, никого нет вокруг. – Честным человеком, да, хотите, чтоб я был? – продолжает он вслух. – Так дайте мне эти несчастные деньги и не заставляйте меня лезть в столовую, рискуя пятью годами. Вон Сашка Ляхович – вот он не ворует, потому что мать и приемный отец не только дают ему деньги, но и позволяют ему приводить домой всех друзей, каких он хочет, и девочек тоже, и даже оставлять девочек на ночь, если он хочет. Вот это родители! Поэтому Сашка не шпана!.. Ох, блядь! – заканчивает Эди ругательством свою тираду.
Эди решает пройти мимо окон Борьки Чурилова, может, окна светятся, может, Борька вернулся домой с Журавлевки. В Борькином дворе, при лампе, закутавшись в пальто, за деревянным столом под грибком-навесом сидят доминошники и играют.
Этим мудакам, думает Эди
