Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев
– Воспаление хитрости у тебя, друг любезный… Это главная твоя хворь.
Но укол все-таки сделала, рассчитывая, что в самолете Володька будет вести себя поспокойнее.
Не тут-то было. В самолете Володька стал хныкать, жаловаться, ругать весь белый свет – выдал полную программу, как на сцене, а потом возжелал лечь поперек ряда пассажирских сидений. Поскольку все места были заняты, из этой затеи ничего не получилось, наш дорогой пассажир стал хныкать сильнее и в итоге заявил Оле:
– Ты поднимись с кресла, постой пока в проходе, а я полежу на двух креслах. Мне больно.
Ольга удивилась такой постановке вопроса. Но все-таки встала и треть долгого восьмичасового перелета болталась в воздухе, держась одной рукой за угол багажного ящика, вспучившегося над головой, другой – за спинку кресла.
Выдохлась настолько, что чуть в обморок не упала. Зато Володька хорошо выспался. Проснулся, когда самолет уже подходил к Владивостоку, потянулся:
– А в воздухе очень хорошо спится… Сон пахнет пухлыми свежими булочками. – Тут Володька начал делать «потягушечную» гимнастику, но упражнения пришлось прервать: самолет пошел на посадку и от пассажиров потребовали застегнуть привязные ремни… Володька изумился, сделал вид, что ничего не понимает: – Это чего, мы уже во Владивостоке? Не может быть!
А Оля не могла уже держаться на ногах, от усталости рухнула в свое кресло, едва оно освободилось. Перед глазами все плыло, она даже не смогла защелкнуть замок привязного ремня.
– Ну я и дал стране угля! – восхитился Володька, звучно пошмыгал носом. – Хар-рашо!
По рядам большого, гулкого, как бочка, самолета шли стюардессы, поправляли у пассажиров кресла, поднимали пластиковые столики, собирали пледы – собственность Аэрофлота, одна из них остановилась около Оли и нервно потыкала пальцем в незастегнутый замок ремня:
– Вам чего, отдельное приглашение требуется?
Ну совсем, как когда-нибудь в шестидесятые годы, на заре Аэрофлота, когда стюардесс обучали в фабрично-заводских училищах вместе с грузчиками и электрокарщиками. Так Оля ни за что ни про что получила подзатыльник.
А Володьке хоть бы хны, он был обеспокоен мыслью, приедет дорогая Валюха в аэропорт встречать его или нет?
Если сама не приедет, то, может, сына своего пришлет – у того машина своя есть, японская, вместительная… Хотя вряд ли сынок приедет; как-то Володька попросил отвезти его в Находку к брату Геннадию, так сынок (он же пасынок) слупил с отчима пять тысяч рублей.
Это значит – Володька оплатил дорогу туда, обратно, купил полбочки горючего, да еще деньги остались на шаньги с коврижками и бутылку водки. Валюхин сын – человек современный, знает, что делает…
Валюха в аэропорт не приехала – побоялась котов оставить одних, сынуля тоже не приехал, так что Володька со своими костылями и манатками вновь оказался висящим на Олиных плечах… Ей предстояло и Володьку доставить из аэропорта в город, а это конец не близкий, и самой добираться до Находки, это тоже не близко, сто семьдесят километров по пропыленной, уже несколько лет ремонтирующейся дороге, на которой если засядешь, то засядешь надолго – на ней и топи есть, и провалы.
Пришлось Оле собственными силами разруливать эту ситуацию – и ругалась она, и плакала, и считала деньги в кошельке, искала какую-нибудь мелочь в кармане – на дорогу до Находки не хватало пары сотен рублей, – в конце концов со всем справилась, приехала в Находку и, войдя в дом, свалилась едва ли не без сознания.
Московский, точнее подмосковный, этап жизни закончился. И у нее и у Володьки.
Володька понемногу отдышался и очень скоро начал хныкать: почувствовал разницу в питании – Валюха в силу своего возраста произвела переоценку ценностей и подала мужу на завтрак вареную картошку в мундире. Только картошку и больше ничего. После роскошных кокошкинских завтраков и обедов картошка в мундире вызвала оторопь, Володька поприжал поплотнее костыли к себе и закричал испуганно:
– Мама!
Но поделать ничего было нельзя – к картошке, невкусно дышащей паром в кастрюльке, ничего не прибавилось – ни кеты нежного домашнего посола, ни селедочки-иваси, которая вновь появилась в Тихом океане, а значит – и на владивостокских столах, ни огурчиков из домашней банки, тающих во рту, ни капусты с яблоками, добытой из только что откупоренной бочки…
– Караул! – закричал Володька еще более испуганно.
Слово это тревожное, способное поднимать на ноги целые города, не помогло – пришлось сдирать с картошки заскорузлую одежку и завтракать тем, что предложила дорогая Валюха, Володька съел пару картофелин, подавился, прокричал еще раз «Караул!» и на этом закончил завтрак.
Курить дома Валюха запретила строго-настрого, решительно ткнула пальцем в балкон, откуда действительно была видна половина Уссурийского залива с впаявшимися в неподвижную воду судами; говорят, что в ясную погоду, если присмотреться повнимательнее, можно увидеть туманные японские острова. Но Володька Японию не видел.
– Курить иди туда! – Валюха вновь решительно ткнула рукой в сторону Японии. – В квартире не кури! Понял?
Поддерживая хозяйку, около курильщика незамедлительно нарисовался старший кот с квадратной головой уличного грабителя и глазами, безошибочно определяющего, что у кого лежит в карманах, посмотрел на Володьку так, что у того по коже побежали мурашики, он понял: если нарушит запрет Валюхи, то коты соберутся вместе, к ним присоединится кудлатая собачонка, у которой почему-то начал лысеть зад (видимо, много сидела на горшке), и вместе, всей кодлой они запросто зашвырнут его в Уссурийский залив.
Он закашлялся печально, – думал печаль свою выкашлять, – не выкашлял и, громыхая костылями, полез на балкон – курить.
Через месяц он стал совсем иным человеком, а еще через месяц позвонил средний брат Геннадий.
– Тут Володька телефонный эфир долбит, хочет приехать в Находку, но условий ему здесь никаких, он даже самостоятельно до туалета добрести не сумеет. А ночных горшков у меня нет ни одного… Что делать?
Это была хорошая новость. Раз Володька начал тянуться в Находку, в поселок под названием Багульник – значит, дело повернуло носом на поправку.
Понятно было одно – перебираться в Находку Володьке было рано.
Собственно, речь в рассказе идет не об этом, не о судьбе отдельного человека, не о зле и болезнях, об ином – о тепле людском, о добре, о том, как душа берет верх над казенным долгом, по долгу ведь и Альбина Борисовна и Сергей Михайлович могли ограничиться малым, оказать первую помощь и тем обойтись, а дальше… Дальше – будьте добры в аэропорт Шереметьево, откуда рейсы по нескольку раз в день соединяют Москву с Владивостоком, можно устроиться на любой самолет…
Но и Арутюнова и Сороколетов все приняли
