Феликс убил Лару - Дмитрий Михайлович Липскеров
– Здесь!
– Готово?! – прорычал Умей.
– Абсолютно все! – отрапортовал Каминский и даже щелкнул каблуками штиблет из голубиной кожи.
Они спустились в VIP-комнаты.
Косоглазого садиста встречали Миша Маркс в неизменной кепке и множество холеных халдеев. Огромный стол был уставлен на вкус любого короля мира. Целиком запечённый олень лежал, будто отдыхая в тени могучего дуба, и казалось, держал на своих рогах купол зала, украшенный пятью тысячами бордовых тюльпанов. Рядом с оленем стояли в рост жареные ягнята, испуганные зайчики, нафаршированные паштетами из утиной печени, утки и селезни, казалось, вот-вот взлетят. Огромный стеклянный сосуд в серебряном корпусе, декорированном польским лесным пейзажем, точно детская купель, предназначенная для царевича, был заполнен черной икрой… Рыбы всевозможные: стерлядки глядели на гостей золотыми глазками, из севрюги умельцы сотворили кабана, держащего в пасти яблоко. И десятки золотых тарелок с горками белейшего кокаина. Одним словом, на столе имелось все, что может приставить себе далеко не всякий король.
И вкрадчивый мужской голос разлил бархат сегодняшнего вечера.
– Парад але, – возвестил ведущий эротично томно.
И из-за кулис под игривую музыку стали выпархивать словно лесные птички девушки на любой вкус: с маленькими крепкими грудками, с грудками «лисьи мордочки», глядящие сосками в разные стороны, стояшие без силикона шедевры третьего и четвертого номеров, две – с огромными экземплярами, которые Умей захотел тотчас разрисовать разноцветными фломастерами, и совсем плоские, будто мальчики, но с красивыми бедрами, украшенными незначительного размера трусиками.
– Жанна, Мальвина, Юма, Йо-Йо, – называл девочек по именам ведущий. – Патриция, Милена, Юля… Особенно две последние удивляли. Армянки с огромными носами, коротконогие и маленькие, непропорционально сложенные, с грудями, похожими на вяленный урюк. – Кейт, Ниагара, Купавна, Уйгуль…
Но разглядев армянок, Умей с удивлением понял, что поляк, которому он подарил «Копакабану», имеет вкус. Пан любит уже не только колбаску кушать, но и не брезгует гиньоль-мадам. А что он скажет про конвульсирущую плоть?..
Пан Каминский щелкнул пальцами – и Умей уселся поудобнее. Стол был действительно хорош – но вряд ли из торта вырвется мифологический фаллос и уделает все пространство конским заливным кремом-спермой.
– Купавна, – объявил ведущий.
Халдеи наполняли тарелки обоих мужчин понемногу и не торопясь, по-аристократически – чуть этого, самую малость того, – приговаривая: «Рыбонька красненькая, мурманская, слабосоленая, севрюженок горячего копчения еропкинский, хренок с медком вашим, капельку соуса гарум»…
А Купавна уже делилась своей восхитительной жемчужиной страны Междуножье, приседая и разводя колени на сто восемьдесят градусов. В открытости что-то притягивало перламутром и влагой, но больше отталкивало полной откровенностью. Что раздето, то продано за недорого.
Умей и Янек выпили польской водки. Казалось, что оба смотрят друг на друга с искренней симпатией. А там – кто его разберет.
Миша Маркс пытался решить свои проблемы, думая, что после такого банкета лебедь споет ему свою песню и он наконец-то достроит дом.
Поели, выпили, поглядели на шестовой полумарафон, потом Янек что-то проговорил в микрофон, спрятанный в лацкан пиджака.
– Хочешь пострелять? – спросил он несостоявшегося короля мира.
– Есть из чего и в кого? –оживился Умей.
В ту же минуту к ужинающим подкатили специальную подставку на колесиках с серьезным разнообразием убивающих снарядов: пистолеты и автоматы, винтовка с оптикой, арбалет, установка огнемета, ружье для подводной охоты, гарпун для китового промысла, и ножи боевые висели, и даже ручные гранаты имелись.
– Ты серьезный пацан! – признал Умей.
Весь фокус заключался в том, что стола гостей из-за контрового света видно не было, а охотники наслаждались куражом телочек, тоже грезивших о сегодняшнем премиальном дне и старающихся кто как мог, извиваясь змеями вокруг шестов – кто гадючками, кто полозами и ужиками.
Киргизский авторитет метнул нож, но оружие улетело куда-то совсем в сторону и вонзилось в мягкую ткань обивки стены.
– Почти! – засмеялся Каминский. – Пробуй еще.
Мише Марксу не нужно было много времени понять, что есть секунды, чтобы убраться отсюда живым. Но дверь в VIP была заперта, а Каминский, не оборачиваясь, крикнул:
– Все, Миша, пиздецио! Тебе как еврею особое уважение окажем.
Миша стучался в запертые двери под грохот музыки и автоматных очередей, а потому его не слышали, или делали вид, что не слышат. Большинство же сотрудников устремились вон из клуба.
Стреляли много и с выдумкой. Чтобы девчонки сплясали, пускали пули в большие пальцы ног: только после этого не слишком мазурка клеилась – приходилось неудачливых плясуний успокаивать перерезанием нежных тонких шеек. «Серых шеек» – так как, кровь фонтанировала из артерий метров на пять вверх и в стороны, и кожа девчонок мгновенно приобретала серый оттенок смерти.
Умей охотился за сестрами-армянками. У них между ног росли такие дикие черные кудрявые рощи, что одной из них Умей даже коротко подарил себя, забравшись в черную пещеру Арарата.
– Тебя как?
– Милена… – мяукнула басом армянка.
– Тебя не убью, – шептал киргиз, доезжая до конечной станции. – Зови сестру!
– Юля-джан! Тебя тут спрашивают! – заорала носатая карлица, перекрикивая выстрелы и грохочущую музыку.
Армянка Юля по-пластунски доползла до сестры – и в ее кривой рот было помещено главное достояние медового короля.
Юлю, сестру Милены, Умей все же убил: прикусила не так.
– Тварь! – сморщился от боли Умей и вбил кулак ей в челюсть. Изо рта у нее брызнула струйка воды – так, во всяком случае, казалось в свете софитов. Но это не были брызги Версальского фонтана, а конечно разлетались зубы, а из них пломбы. Он не торопясь просовывал кулак глубже в глотку – лопнули губы, порвался рот, превратившись в улыбку Глазго, затем ее тело издало долгий и протяжный звук из нижнего привода, густо приправив амброзией, так сказать очень на любителя, атмосферу праздника. Она еще недолго пыталась сорваться с крючка, словно в петле Космодемьянская, но все же, пару раз дернувшись, задохнулась, как и партизанка Зоя.
– Ты, блин, Калигула! – радовался Каминский, глядя, как Милена гладит мертвую сестру по волосам и тихо зовет ее:
– Юля-джан, душа моя! Как это ты не отвечаешь… А что скажет дядя Авак? Встань, я твой сестра все же, родной… Мой сладкий какаду… Орлица горная…
Сестра не вставала и дышать не хотела. Ее душа уже куда-то плыла, в неизвестное место, а может, сама душа и знает, куда ведет ее заплыв, но остальным сие было неведомо и тайно.
Наши мальчики не потеряли аппетит и убивали девчонок бойко, перемежая убийства проституток, с мучениями халдеев. Их и жгли, в них стреляли, вспарывали животы, а Мишу Маркса заставили залезть на спину оленя и кричать, что
