Свет – это мы - Мэтью Квик
Мы снова побеждаем в первенстве, и я на этот раз полноправный член команды, но при этом все равно кажусь себе недостойным участвовать во всеобщем ликовании. Я не то чтобы стремился исчезнуть. Напротив, больше всего на свете я хотел бы присоединиться к моим товарищам по актерской труппе, к соседям, ко всем людям, населяющим мой мир, но все вокруг меня осыпается, как зыбучий песок, а я никак не могу нащупать ветку, за которую мог бы ухватиться и спастись. Возможно, со стороны совершенно незаметно, что я стремительно ухожу вниз, в удушающую неизвестность.
Письмо получается мрачненькое. Думаю, мне стоило бы за это извиниться. Если бы Дарси и кот Джастин были бы сейчас здесь, со мной, уверен, что они нашли бы для меня предостаточно поводов для благодарности. Джастин мурлыкал бы, а Дарси напомнила бы мне, как мне повезло, что столько друзей и просто соседей вызвались помочь мне с моей затеей – полнометражным фильмом ужасов. И как много людей вместе с нами работают над тем, чтобы вернуть городу кинотеатр «Мажестик», целью, объединившей нас всех через совместное осознание своей человечности.
Но есть еще одна тема, очень непростая для меня.
Я в каком-то смысле поражен, что Вы так и не ответили ни на одно из моих писем. Я все откладывал необходимость наконец об этом заговорить. Сначала я думал, что просто не хочу ранить Ваши чувства и что я не вправе ожидать от Вас слишком больших усилий. Но я начал подозревать, что на самом деле уже некоторое время на Вас злюсь.
Бывают моменты, когда мне кажется, что Вы поступили со мной жестоко, пригласив меня раскрыться и довериться Вам. Я разложил перед Вами очень многое из того, что прежде держал в тайне ото всех, даже от Дарси, а Вы, дождавшись, когда моя потребность в Вас оказалась наивысшей, выслали мне холодное безличное письмо, уведомляющее о прекращении моего психоанализа, лишив меня возможности принять участие в завершении наших отношений. Да, я осознаю, что Ваша жена погибла. Моя тоже. И все остальные Выжившие оказались рядом со мной в трудную минуту, поддержали меня и друг друга. У меня даже возникает подозрение, что все эти юнгианские дела не дотягивают до Ваших радужных обещаний.
Я помню, что Вы упоминали о своих собственных ранах, о своих собственных демонах. Что каждый целитель – прежде того страждущий. И что целью является научиться жить с болью, придать ей смысл, так, чтобы ее груз мог претвориться в пользу для окружающих – что, в свою очередь, принесет исцеление Личности. «Сделать страдание осмысленным», как Вы неоднократно с уверенностью заявляли. Я Вам поверил. Купился. Все, что я выложил на страницах этих писем, недвусмысленно доказывает этот факт.
И что же Вы можете сказать в свое оправдание?
Почему Вы ни разу не ответили? Почему бросили меня одного?
Боюсь, что темнота внутри меня побеждает.
Ответ, любой, пусть всего пара слов. Он поможет мне удержаться. А если я продержусь еще немного – может быть, свет сможет вернуться?
Я думал, что наш с Эли совместный фильм все исправит, но похоже, этого не случилось.
Я не знаю, что еще сделать. Мне страшно.
Я совсем одинок.
Спасите меня.
Ваш самый верный анализируемый,
Лукас
17
Дорогой Карл!
Джилл взяла мне напрокат смокинг для премьеры нашего фильма ужасов. Она также, судя по всему, купила себе вечернее платье и туфли к нему, но их видеть мне не позволено до знаменательной даты, которая, согласно рекламе, ровным слоем покрывающей весь город, настанет в эти выходные. Джилл также выставила в витрине «Кружки с ложками» объявление, что кафе будет закрыто в день премьеры и на следующий день после нее, из-за большого вечернего приема в доме Марка и Тони. Джилл считает, что вечеринка продлится слишком долго, чтобы ей на следующее утро вставать и открываться к завтраку. Она даже назначила визит в салон на стрижку и маникюр, что лично мне кажется перебором, хотя мы и собираемся прибыть на премьеру в лимузине – предоставленном нам напрокат бесплатно, – пройтись по красной ковровой дорожке, участвовать в профессиональной фотосессии на фоне плакатов нашего фильма и даже, возможно, дать интервью, как репортерам, обслуживающим мир кинематографа, так и местным телеведущим.
Марк все время повторяет, что использовал знакомства, чтобы вывести «наш нарратив» в пределы видимости «серьезных людей», и поэтому премьера будет «очень серьезным делом». Мне верится с трудом, но, с другой стороны, репортеры налетели к нам сразу после трагедии и не оставляли меня в покое несколько месяцев. Марк также обещает, что никто не будет задавать мне «неудобных вопросов», и даже позвал кого-то из своих кинематографических знакомых в качестве «сопровождающего» для меня в течение вечера, что, насколько я понял, означает, что этот человек позаботится о том, что никто из репортеров не станет стараться выставить меня в невыгодном свете или поднимать темы, могущие погрузить меня в темноту.
Марк сказал, что и у Эли будет сопровождающий, для защиты от репортеров. Похоже, они будут у всех Выживших, что, скорее всего, облегчит им всю эту историю с красной ковровой дорожкой, но точно сказать я не могу, поскольку мало с кем общался в последнее время.
Мы по-прежнему видим Эли гораздо реже, чем раньше, но он несколько раз заходил к нам на ужин, и мы иногда ходим в дом к Тони и Марку, где он теперь поселился на постоянной основе. Все наперебой говорят, что мне можно гордиться окончательным вариантом фильма. Марк и Тони предлагали показать его мне заранее, но я решил, что хочу испытать в точности то же самое, что и остальные Выжившие, а также все жители Мажестика. Вернуться к истокам, восстановить кинотеатр «Мажестик», как заявляют майки Хесуса Гомеса, вместе со всеми, кто был в нем тем вечером.
Мы распродали весь Большой зал – а он и в самом деле большой, – хотя Марк и Тони поставили билеты в партер по 250 долларов за штуку, а на балкон – по 150. Вся прибыль пойдет в благотворительный фонд помощи жертвам насилия с применением огнестрельного оружия. Мы выбирали, в какой именно,
