Яркие пятна солнца - Юрий Сергеевич Аракчеев
Мужчина, который сидел справа от меня, был маленький хитроватый мужичок с утиным расплющенным носом и лукавым взглядом остреньких, близко посаженных глаз; женщина слева – пожилая, темноволосая, с обычным деревенским пробором и невыразительным вялым лицом. Своим появлением я, видимо, прервал неторопливо шедший разговор. Шел он, по всей вероятности, между обоими моими соседями и той из женщин, которая сидела посредине напротив. По всему было ясно, что со своим новеньким груженым транспортом, в полосатом свитере (стало прохладно), чисто выбритый, я выглядел инородным телом в этой компании, однако никто из них и вида не показал.
Помолчав, они как ни в чем не бывало опять продолжали говорить о своем – о том, из какой кто деревни и как они сюда по песку добирались, куда и зачем кто едет. Сразу, конечно, нашлись общие знакомые и общие темы: дороги непролазные, где что можно достать из продуктов, а где нельзя, кто вышел замуж, а кто, наоборот, развелся, у кого какая сноха или зять, кто бьет свою жену, а кого, наоборот, жена колотит, кто пьет «до свинства», а кто так «только балуется».
Та, что спала, принялась вдруг громко храпеть, ее толкнули, и она утихла тотчас. Разговор продолжался. Наконец исчерпали все темы, разговор стал было затихать, но потом нашлась и еще одна тема, философская. Общим вниманием овладела та, что сидела напротив, – разбитная бабенка, имеющая заметную привычку поджимать губы, охать, качая головой и уперев щеку в ладонь, и, округляя губы буквой «о», вытирать их концом платка.
– Я, бабоньки, так скажу, – говорила она, не обращая внимания на то обстоятельство, что так же внимательно, как бабоньки, слушали ее и я, и утконосый мужичок. – Я так скажу: семейная нонче жизнь никуда негодная пошла. А все почему? А потому, я вам скажу, что баба теперь мужика не боится. Раньше, бывалоче, муж как на свою жену прикрикнет да как ее за косу оттаскает – так сразу неповадно будет и не захочешь на сторону глядеть. Порядок был! А теперь девки только по сторонам и зыркают.
– Верно говоришь, верно, – серьезно закивала та, что сидела слева от меня. – Баба должна своего мужика чтить. Дай я скажу, дай… Меня как муж держал? Строго! Так я ему ни в жисть не изменяла. А теперя вон посмотри: муж в армию ушел, а девка года не дождалась – по парням шастает.
– Правильно говоришь, правильно. А я про что? Я про то вам и говорю. Вы, бабоньки, послухайте…
Только мужичок, слушая ее, подмигивал, посмеивался, а когда я посмотрел на него, подмигнул и мне. Но я вообще-то старался уснуть, хотя, сидя в духоте, уснуть было не так-то просто.
Подошел поезд. Платформ не было, затащить велосипед помог мне какой-то мужчина. Вагон был почти пуст. Я пристроил своего «конька-горбунка», задрав переднее колесо на пустое сиденье, и мирно погрузился в сон.
Разбудила меня чья-то настойчивая грубая рука, охватившая цепкими пальцами мое плечо. Я мгновенно проснулся, открыл глаза, но не сразу разобрал, что к чему, – было темно, вагонные лампы едва тлели. Рука все еще трясла меня, слышались какие-то слова, угрозы, было неприятное ощущение чьей-то рассерженности. Наконец я понял, что это пришел ревизор, сопровождаемый проводником, они спрашивают с меня билет и требуют, чтобы я перебирался со своим велосипедом в багажный вагон.
Я еще до конца не проснулся, еще только едва сообразил, что нужно дернуть плечом для того, чтобы рука перестала терзать меня, но уже понял, что то, что они мне предлагают, совершенно бессмысленно и, в сущности, никому не нужно. Во-первых, я спрашивал начальника станции, и он сказал, что с велосипедом садиться в вагон можно, во-вторых, свободных мест все равно вокруг полно, в-третьих, нет совершенно никакой возможности перебираться с велосипедом в багажный вагон – велосипед тяжелый и большой, платформ на станциях нет, перехода из обычного вагона в багажный – тоже… Было ощущение насилия и, главное, его полной бессмысленности. Они кричали в два голоса, особенно отличалась маленькая горластая проводница. Не давая опомниться, они с двух сторон теребили меня, дергали велосипед, который едва не загремел на пол вместе с рюкзаком, запчастями и флягой, а то, что они взяли меня врасплох, спящего, казалось, только придавало им силы.
Хотя стоило мне слегка прийти в себя, дернуть плечом, закричать на них тоже – как ревизор тут же сбавил тон и заявил, что в любом случае я должен уплатить штраф. Уже когда я протянул деньги и ревизор выписывал квитанцию, проводница все еще никак не могла успокоиться, она словно бы даже хрипела от невылившихся до конца чувств и все уговаривала, чтобы ревизор взял с меня побольше штрафа, чтобы он взял не за одно место, а за два, а еще лучше за три. Уже и ревизор замолчал и что-то успокаивающе сказал ей, а она все металась вокруг него, заглядывала через плечо, что он пишет, и уже его теперь порицала за то, что он взял с меня все-таки за два лишних места, а не за три.
– Из-за тебя меня премии могут лишить! – выкрикнула она по моему адресу несколько раз в течение этой невыносимо долго длящейся сцены, и я, уже окончательно пришедший в себя, уже пытающийся понять, осмыслить, что происходит, особенно запомнил именно эту фразу.
Наконец они с ревизором ушли, а я стыдился поднять глаза и встретиться взглядом с молчаливыми окружающими. Но проводница вдруг вернулась, вернулась теперь одна – для того чтобы взять с меня еще какой-то штраф – пятьдесят копеек.
– Из-за тебя меня премии могут лишить! – повторила она, все еще неспокойно дыша. – Плати!
Я заплатил…
Вот такие воспоминания оставил по себе поселок, затерянный в чаще Брянского леса.
На просторе
В Брянске я решил устроить суточный отдых с купаньем в реке Десне. И выезжал через сутки с намерением к вечеру быть в Трубчевске – около ста километров.
Солнце продолжало безотказно светить, и я выезжал из Брянска, оставляя позади все неприятное – и унылый поселок, и письмо, которое получил «до востребования» на центральном почтовом отделении Брянска. Письмо было от женщины, которая осталась в Москве и которой я назвал все-таки перед отъездом свой маршрут. Удивительно, что именно тут, в Брянске, я и понял наконец, что происходило между нами все последние месяцы. Уезжая из Москвы, я был уверен, что с ее стороны было предательство. Теперь же убедился, что нет. Она просто
