Плюс - Джозеф Макэлрой
Это было, когда он измыслил себя той оградой.
Или оградой, которой ему суждено было стать.
Поскольку это он тоже измыслил. Хотя потом это было — он был — решеткой, через которую продвинулся персонал Проекта. Он прежде думал так из-за места между большей и меньшей зелеными комнатами, места, где он прилег и выпустил управление. Чтобы заснуть с голосом ни Въедливым, ни Хорошим.
Голосом, говорившим, что делать: во время запуска, вывода на орбиту, на орбите. Впечатляя его решеткой действий, чтобы отзываться эхом не себя, а Проекта. Но больше решеткой с блестящими узлами у каждого угла перекрестья: решеткой, по которой проходили туда и сюда.
Поэтому он дал этому произойти и обратился к параллельному: ограде с красным знаком о высоком напряжении.
В обороте этом он не понимал, почему задержался на той ограде, поскольку оборот говорил ему, что он умирает. Он не знал умирает. Но когда голос дал ему подняться вновь, он почувствовал расщепление. И теперь Центру, который не видел никаких преимуществ в увеличиваемой капсуле, он не объяснил бы, что даже после программирования он вовсе не жил припеваючи, его охватило затаенное расщепление: то была ограда ужасная в своем обещании: своем обещании его использовать.
Два обещания. Одно, если он послужит оградой. Одно, если нет. Что мог знать Центр о такой ограде? Для Земли Имп Плюс мог с таким же успехом быть одним из тех старых экспериментов с сальмонеллой.
Он уставился в воды растений. Обратно же пришло желание части: желание, ничто не составляющее, кроме того, что с ним уже стало, — сегмент плазмы, повернутый словно локтевой костью, — секция плазмы, затененная до обесцвечивания, но с кожей, очищенной от чешуи, которая, как он видел, была клетками, выросшими к поверхности; щепка свечения, мембрана ложношири, посылающая мягкий свет после падающего лика Солнца, у которого она прежде научилась. Среди этого состава жажда кругов сообщила, что центры уже вернулись. И затем вместе с огнями, бегущими вниз по трубке к растениям из кожуха, он увидел, как картофельные формы посверкивают и падают из чашечек водорослей, уже не зеленых сине-бурыми вечерами, какие сплавились наружу с днями в поле. И поле было им, выросшим не до какого масштаба, кроме альфы великого Солнца, затеняющего тягу всей магмы под Земным Центром.
Но если чешуя была непостижима и утомительна, то форма выглядела так же, как энергоустановка в форме картофелины, которую он прежде обнаружил в клетках того, что было его мозгом. Силовые энергоустановки, называемые митохондрии, уставились сквозь шафрановую цитоплазму и чехлы глии, сверкающие платиной, и каждая энергоустановка выдыхала тропу частиц сквозь запоры света. И здесь сейчас в растениях, что на вид были все той же картофельной формы. Но, стало быть, а если бы он и Солнце соединили энергетические установки его клеток с энергетическими установками водорослей? Каждая картофельная форма с двумя мембранами, внутренняя свернута внутрь.
Но складки здесь отличались от тех, что были в митохондриях мозга. Эти складки лежали глубоко внутри теней каждой водоросли, каждая складка, подобна жабре того микронезийского моллюска, некоторые из медленных складок уплотнились в мешочные диски, уложенные так, что Имп Плюс, пристально глядя сквозь мембраны и внутренние ванны вялотекущего тканевого покрова, обнаружил не просто те заряженные тела, которые видел катящимися вниз по одной из трубок, переплетенную в оболочку орбит, одной меньшей, зажатой между двумя большими.
Он обнаружил потом, глубоко внутри тонкой пластины штабелей, тела, которые, стало быть, он знал, что выискивал ранее. Поскольку они были идеей зеленого, которую он так давно думал про себя, что у него почти была сила забыть имя тех тел, которые, как он видел сейчас, были действительно сине-черные, словно потому, что Солнце ушло. Но темнота здесь внизу была другим светом, не просто рукой и лицом Солнца за работой в вечерних сообществах себя. Поскольку темнота эта здесь глубоко внутри хлоропластов картофельной формы была люменом силы, такой же необходимой, как вся их дневная работа. Поскольку через полуфлюид, что омывал складки и их уложенные диски, Имп Плюс видел, как нечто капля за каплей выокругливалось и осуществлялось в потоке независимой пульсации, и видел, что это был тот же сахар, которым он жил и какой качал сквозь свою систему, и увидел снова среди одного поля излучающих частиц, что его желание было увидеть эту сладость и даже больше. И то больше, кем он был и что видел, было больше, чем он раньше желал. Поскольку картофельная форма лежала также возле ботинок из желтой кожи, а также была каплей, что поднялась над гребнем, склонилась вдоль волоса и дугой изогнула тысячи миль в огонь, чьё лицо — его — дало свет другому, влажному от неудачи.
Картофельная форма энергетической установки хлоропласта водорослей не была первой картофельной формой, поблескивающей на листке и падающей в воду. Эта картофелина, которая падала, была водой. И оно было тем, что делало капли-мишени систематизированными кольцами, картографируя (словно чтобы связаться позднее) нутро с другими картофельными формами в хлоропласте листка, который он подготовился помнить или был подготовлен голосом, который слышал, чтобы помнить, — кольца каждой сине-черной молекулы, державшие идею зеленого: концентрические кольца, однако, видимо нет, как и та молекула в сердцевине хлоропласта. Поскольку у молекулы был хвост.
Градиентное склонение. Желание, содержащее завернутые внутри него самого грядущие радиусы.
Это было прекрасно, как лицо, которое плакало где-то на полпути между автомобилем и ботинками из желтой кожи у огня. Но он тогда сказал Ты прекрасна еще и другому лицу — открывшему ему сладкие створки своего рта, сказавшего «Суета» и засмеявшегося.
Центр опять спросил об орбите и скорости. Имп Плюс видел, что Солнцем, растениями и желаниями, отделившего его даже от воспоминаний, разработанных для принуждения этих желаний к работе, он вырастил воду. Он вырастил воду для поддержания субстанции, которую также вырастил он.
Но его взор удерживал его, как и костяные узлы морфогенов, закрепленных вокруг Концентрационного электрода. Этот
