ПГТ - Вадим Сериков
– Какая бомба? – осторожно спросил я. С сумасшедшими нужно аккуратно, а то могут кинуться.
– Авиационная, – полушепотом проговорила Виолетта. – У нашей учительницы биологии там брат похоронен, она мне и рассказала. Когда ему могилу копали, на бомбу наткнулись. Тут везде этого добра полно. Хотели было саперов вызвать, но муж наорал. Не позволил. Сказал, что если сейчас не похоронят, придется тело в соседнее село везти. И могилы родственников, лежащих радом, раскопают по такому случаю. Сказал, что лежит она много лет, и пусть себе дальше лежит. Так и похоронили брата прямо поверх бомбы. Могильщики даже землю не кидали, когда закапывали. Аккуратно опускали: вдруг рванет? Так что я всегда это место прохожу побыстрее.
Мне стало немного не по себе. Лежит смерть среди смерти. Затаилась. Ждет. Посмеивается над нашей уверенностью в завтрашнем дне.
– А вот – место захоронения жертв Гражданской войны, – Виолетта показал на обелиск, представляющий собой кусок обтесанного камня. Никаких надписей на нем не было. Но вокруг прибрано.
– И кто здесь похоронен?
– А точно неизвестно. Братская могила. И те, кто от пули полег, и те, кто от голода и холода.
Учительница замолчала. А мне подумалось, что, может, и не надо нам больше ничего знать. И еще вспомнил, что давным-давно не был на могиле у родителей. Все потом, да потом. А других обвиняю…
Дальше пришлось продираться сквозь заросли высокой травы. Виолетта опять остановилась:
– Вот еще, хотела вам могилку показать. Эта могила бабушки моей подруги. Подруга очень хотела ее найти, но думала, что бабушку под фамилией второго мужа схоронили. А бабушка, оказывается, завещала похоронить ее на другом конце кладбища, рядом с родителями. И девичью фамилию написать. А я нашла!
Но я уже не слушал эту трогательную историю. Несколько секунд не слушал. Все во мне напряглось, как в гончей, которая почуяла добычу. И смотрел я не туда, куда показывала Виолетта, а чуть правее.
Два старых покосившихся креста. Очень старых. На одном написано: "Петр Иванович Буженин, 1873 – 1907". На другом: "Сергей … Буженин, 1894-1939". Отчество за старостью креста было стерто.
Сергей Буженин, 1894 года рождения. Таких совпадений просто не бывает. Бывают, наверное, но не сейчас. Не здесь. Не со мной.
***
– Что, нашли? – взволнованно спросила Виолетта.
– Не знаю, – честно ответил я. – Но похоже на то.
– И что планируете делать?
– Надо идти с местным начальством разговаривать.
Она поскучнела.
– Ну, значит, я больше не нужна.
Конечно. Конечно, я должен был начать ее разуверять. Должен был убеждать ее в том, что вовсе нет, нужна, еще как нужна. Нужнее всех нужных. Но у нее – розовые неясные мечты. А у меня работа. И жена.
И еще мне подумалось, что я вспоминаю о жене только тогда, когда мне удобно. Когда это помогает мне найти отмазку для дальнейших действий. Или бездействий. Как называются такие мысли? Голос совести, что ли? Я, нормальный современный человек, от такого слегка отвык. Оказывается голос совести – это не очень комфортно.
Я вдруг потянулся к Виолетте. Нет-нет, меня просто качнуло к ней. Почва тут была зыбкая, или от усталости.
Поцелуй получился смазанным, как неудачный снимок плохого фотографа.
– Не надо, – сказала она, ничуть, впрочем, не отклонившись. – Это лишнее.
– Вита, – максимально мягко начал говорить я. – Вита, не говорите глупостей. Вы мне очень, очень помогли, без вас я бы ничего не нашел. Я бы элементарно не полез в такую глушь. Просто у меня действительно мало времени. У меня осталось всего полтора дня, чтобы установить истину. Слишком многое поставлено на карту, – и я нахмурил брови, как генерал, планирующий маневр силами нескольких дивизий. Я давно обратил внимание, что значительный вид женщин очень впечатляет. Видимо, потому, что это то немногое, чего женщины не умеют делать хорошо: принимать значительный вид.
– Я понимаю, – грустно ответила она. – Мы еще увидимся… до вашего отъезда?
– Конечно! – сказал я, хотя абсолютно не был в этом уверен. – Двадцать раз.
Это я зря. Ну, ладно, семь бед – один ответ.
– Пойдемте, провожу вас до выхода. Контора, как я понял, там же находится.
Мы проследовали прежним путем. Когда проходили мимо могилы с бомбой, у меня слегка заныло внизу живота. Наверное, я трус. Но я же иду, даже шаг не ускоряю. Наверное, я не трус.
Дошли до выхода.
– Еще раз спасибо вам, Виолетта, – сказал я более официально, возвращая дистанцию и стирая наметившуюся близость. – Я вас найду.
– Всего хорошего, – ответила она тем тоном, которым, наверное говорила: "Здравствуйте, дети. Садитесь. Откройте тетради".
Повернулась и ушла. А я направился в контору, не мучимый никаким стыдом. Стыд требует затрат энергии, а мне энергию надо беречь. Последний бой, он трудный самый.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Бросок тигра
Найдя в конторе табличку "Заместитель директора", я постучался и, не дожидаясь ответа, вошел.
Бляху, а именно Вилгора Георгиевича Бляхина, я узнал сразу. Он был ровно таким, каким описывал его Дима. Грустный питекантроп. Нет, не так. Теперь уже – грустный седой питекантроп. А руки, и вправду, слегка трясутся. Тремор.
На столе перед Бляхиным лежали счеты и калькулятор. Присутствовал и ноутбук. На этой выставке эволюции счетных устройств не хватало только арифмометра и египетских глиняных табличек.
"Бляха?" – мысленно спросил я.
– Вилгор Георгиевич? – спросил я реально.
– По поводу мест – сразу на выход! – заявил Бляхин, не отрываясь от экрана ноутбука.
"Танки", – подумал я. – Играет в "танки".
– Да нет, вы неправильно поняли. Я от Дмитрия.
Эта информация Бляху тоже не заинтересовала.
– Местов нет. На новое кладбище идите.
И продолжил щелкать по клавишам.
– Да не нужно мне место! Я живой, вроде, еще. Я от Димы из ЖКХ.
Бляха оторвался от экрана и внимательно посмотрел не меня. Я так и не понял, какая из двух новостей заставила его совершить это волевой поступок: то, что кому-то в этом мире не нужно место на его кладбище, или то, что, кроме него, кто-то знает Диму из ЖКХ.
– Садись, – велел он. – Для Диманыча я завсегда место найду, чтоб ему не болеть. Хоть бы зашел, гад.
– Да не нужно мне место! – почти закричал я. – У меня маленький вопрос. Задам его и
