Антон Чехов - Том 22. Письма 1890-1892

Кстати, прочтите врагу моему Анне Ивановне письмо Григоровича*: пусть у нее душа порадуется. «Чехов принадлежит к по<ко>лению, которое заметно стало отклоняться от запада и ближе присматриваться к своему…

…Венеция и Флоренция ничего больше, как скучные города для человека даже умного…» Merci, но я не понимаю таких умных людей. Надо быть быком, чтобы, приехав первый раз в Венецию или во Флоренцию, стать «отклоняться от запада». В этом отклонении мало ума. Но желательно было бы знать, кто это старается, кто оповестил всю вселенную о том, что будто заграница мне не понравилась? Господи ты боже мой, никому я ни одним словом не заикнулся об этом. Мне даже Болонья понравилась. Что же я должен был делать? Реветь от восторга? Бить стекла? Обниматься с французами? Идей я не вывез, что ли? Но и идеи, кажется, вывез. Ваша статья об ипподроме больше моя, чем Ваша, ибо я Вам уши прожужжал про эту новую форму театра*.

Статья отличная, но в Москве ее не поймут. Что Вы, помилуйте, может ли М. Н. Ермолова играть в ипподроме вместе с лошадями? А думать и говорить, что Мольер может показаться скучным*, — это идея, за которую московский Иван Иванович Иванов, автор московского проекта, задаст Вам такого треску, что Вы не рады будете*. А ипподром в самом деле прелесть, и Колизей отличная штука. Но мы с Вами не доживем до них, ибо уже пережили.

Буренин находит в Шастунове «ровно ничего»?* Скажите ему, чтобы он полечился от печёнки.

Нам бы надо с Вами повидаться, т. е., вернее, мне надо. Я уже соскучился, хотя сегодня поймал 252 карася и одного рака.

Да хранит Вас бог. Поклон всем.

Ваш А. Чехов.

Шавровой Е. М., 28 мая 1891*

974. Е. М. ШАВРОВОЙ

28 мая 1891 г. Алексин.

28 май, г. Алексин Тульск. г.

Сударыня, Ваша «Ошибка» воистину есть ошибка*. Рассказ только кое-где хорош, но в остальном это непроходимая чаща скуки. Соня, покойничек, папа, мама, опять Соня и покойничек, потом Ромул, Нума Помпилий, Соня, покойничек, папа, потом опять Соня и покойничек… в глазах рябит! Вам прекрасно удаются «благородная бедность» и девицы, ну и взяли бы одну только Милочку с ее папой, тяжелой кухаркой и соблазнами катка; вышел бы тогда рассказ отменный.

Ваша «Гадалка» напечатана*. Видели? Насчет гонорара, простите, я не говорил Суворину. Хотя Вы стоите и больше 10 коп. за строку, но мне не хотелось нарушать порядка, давно уж заведенного в «Новом времени». Тут начинают с пятачка, потом постепенно повышают, как чиновников на службе, будь то хоть сам Шекспир. Вы будете получать 8, потом 10, потом 12, затем 15 и так до червонца включительно. Когда мне будет 80 лет, а Вам 90, мы будем получать по червонцу за строку.

Когда я был в Париже, мне прислали из Италии Ваше письмо. Я прочел и руками развел. Что я мог отвечать Вам? В ответ на идею эксплоатировать процесс Бартенева* я мог бы только, пожалуй, прислать Вам рецепт: Kalii bromati… по ложке на ночь. Это идея почти сумасшедшая, даже бешеная. Во-первых, Вы с Бартеневым знакомы не были и знать его не могли, во-вторых, в таком сложном абсурде, как жизнь бедняжки Висновской, мог бы разобраться разве один только Достоевский. Да и к чему Вам ехать воображением в Варшаву, если под боком Москва, полная Милочек и всяких двуногих тварей?

Нам бы следовало повидаться. Вы бы спели, а я бы послушал. Поговорили бы о литературе, о Крыме…

Будьте здоровы и небом хранимы.

Ваш слуга А. Чехов.

Что Филиппыч*?

Вы не сердитесь на критику. Если я пишу и сужу несколько резко, то это только потому, что вижу в Вас коллегу и литераторшу, а не дилетантку, иначе бы, быть может, я наговорил Вашей «Ошибке» тьму комплиментов.

На конверте:

Ст. Ставроково по К<урско-> Х<ерсонско->А<зовской> жел. дороге

Ее высокоблагородию Елене Михайловне Шавровой.

Суворину А. С., 4 июня 1891*

975. А. С. СУВОРИНУ

4 июня 1891 г. Богимово.

4 июнь.

Раковский за всё имение, заключающееся в трех участках = 400 десятин, просит 35 тысяч*. Ту часть имения в 150 десятин, где находятся усадьба, мельница и прочее, что мы видели, он может уступить за 23 тыс. и, конечно, отдаст за 20.

Зачем Вы так скоро уехали?* Мне было очень скучно, и нескоро я потом пришел в свою обычную мещанскую колею. Как нарочно, после Вашего отъезда погода наступила великолепная, теплая, и рыба стала ловиться.

Сестра всё еще больна.

Мангус нашелся. Охотник с собаками нашел его по сю сторону Оки, против дачи Снигирева, в каменоломне; если бы не щель в каменоломне, то собаки растерзали бы мангуса. Блуждал он по лесам 18 дней. Несмотря на ужасные для него климатические условия, он стал жирным — таково действие свободы. Да, сударь, свобода великая штука.

Были Вы в Ельце? Что там видели? Я опять Вам советую поехать в Феодосию по Волге. И Вам, и Анне Ивановне будет весело, а для детей ново и любопытно. Будь я свободен, поехал бы с Вами. На волжских пароходах теперь уютно, кормят хорошо и публика интересная.

Желаю Вам всех благ. Простите, что Вам у меня жилось так скверно. Когда я вырасту большой и выпишу из Венеции мебели, а это я непременно сделаю, то Вам у меня будет не так жестко и холодно.

Кланяюсь Анне Ивановне и детям.

Ваш А. Чехов.

Мизиновой Л. С., 12 июня 1891*

976. Л. С. МИЗИНОВОЙ

12 июня 1891 г. Богимово.

12 июнь.

Очаровательная, изумительная Лика!

Увлекшись черкесом Левитаном, Вы совершенно забыли о том, что дали брату Ивану обещание приехать к нам 1-го июня, и совсем не отвечаете на письма сестры. Я тоже писал Вам в Москву*, приглашая Вас, но и мое письмо осталось гласом вопиющего в пустыне*. Хотя Вы и приняты в высшем свете (у головастенькой Малкиель), но все-таки Вы дурно воспитаны, и я не жалею, что однажды наказал Вас хлыстом. Поймите Вы, что ежедневное ожидание Вашего приезда не только томит, но и вводит нас в расходы: обыкновенно за обедом мы едим один только вчерашний суп, когда же ожидаем гостей, то готовим еще жаркое из вареной говядины, которую покупаем у соседских кухарок.

У нас великолепный сад, темные аллеи, укромные уголки, речка, мельница, лодка, лунные ночи, соловьи, индюки… В реке и в пруде очень умные лягушки. Мы часто ходим гулять, причем я обыкновенно закрываю глаза и делаю правую руку кренделем, воображая, что Вы идете со мной под руку.

Если приедете, то спросите на станции ямщика Гущина, который и довезет Вас к нам. Можно и на полустанке высадиться, но тогда нужно раньше дать знать, дабы мы могли послать за Вами пегаса. От полустанка до нас только четыре версты.

Кланяйтесь Левитану. Попросите его, чтобы он не писал в каждом письме о Вас*. Во-первых, это с его стороны не великодушно, а во-вторых, мне нет никакого дела до его счастья.

Будьте здоровы и щисливы и не забывайте нас. Сторожиха Вам кланяется.

Это моя подпись.

Мангус нашелся. Маша здорова.

Сейчас получил от Вас письмо. Оно сверху донизу полно такими милыми выражениями, как «чёрт вас задави», «чёрт подери», «анафема», «подзатыльник», «сволочь», «обожралась» и т. п. Нечего сказать, прекрасное влияние имеют на Вас такие ломовые извозчики, как Trophim.

Вам можно и купаться и по вечерам гулять*. Всё это баловство. У меня все мои внутренности полны и мокрых и сухих хрипов, я купаюсь и гуляю и всё-таки жив.

Во́ды Вам нужно пить. Это одобряю. Приезжайте же, а то плохо будет. Все низко кланяются, я тоже. Почерк у Вас по-прежнему великолепный.

Суворину А. С., 16 июня 1891*

977. А. С. СУВОРИНУ

16 июня 1891 г. Богимово.

16 июнь.

Посылаю Вам от щедрот своих летний, т. е. жиденький, рассказ*. Оторвали меня от сахалинской работы не муза мести и печали и не жажда звуков сладких*, а жажда поскорее содрать с кого-нибудь хоть пять целковых, ибо я сижу буквально без гроша. Если рассказ сгодится, то скажите конторе, чтобы она половину гонорара удержала в счет долга по газете, а половину прислала мне поскорее. И чтобы она держалась этой манеры в продолжение всего лета, ибо до осени я постараюсь прислать побольше и поквитаться. Что касается долга Вам, то он будет пополнен из книжной выручки, о чем я уже писал Зандроку*. В каком положении находится эта выручка, я не знаю; если печатается уже пятое издание*, то деньги должны быть.