Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова
– Я не успел на прослушивание, но, говорят, завтра вы уезжаете обратно в Москву. Такого случая мне больше не представится. Позвольте спеть, ну, пожалуйста! Я тенор, – добавил он для убедительности, зная, что теноров природа производит скупо и к ним всегда больше внимания, поскольку этим сладкоголосым обладателям высоких нот в операх предназначены почти все партии героев-любовников.
Зрачки Звягиной помедлили и упёрлись просителю в переносицу. Парень был нехорош собой. Слишком худой, видно недокормлен в детстве, взгляд мало выразительный, а нос, выгнутый бубликом, и крупные, желтоватые, выступающие вперёд зубы сообщали облику что-то ослиное. Неудивительно, если он вдруг закричит гортанно: и-а, и-а! Вместе с тем поза выдавала крайнее нетерпение, накал эмоций, переходящий в душевный подъём. Казалось, вели ему сейчас Звягина выпрыгнуть из окна, он бы не задумался.
Ни слова не говоря, певица завернула в пустой класс, подошла к роялю и, стоя, нажала несколько клавиш.
– Давайте: «В сия-яньи ночи лу-унной тебя-я я увида-ал…»
Он спел арию Надира, дыша неровно, и сбился на повторе фразы «Прощай, грёзы любви».
Звягина поморщилась:
– Грубо. И гортань не зажимай. Струя воздуха, проходящая через связки, не должна прерываться.
И показала фальцетом ход на си бемоль.
Тенор начал снова, стараясь высветлить звучание, и опять закончил киксой. Звягина громко опустила крышку инструмента.
– Даже трудно сказать, есть ли вам смысл заниматься классическим пением. Как? – удивилась она. – Уже и здешнюю консерваторию окончили? 26 лет? Ничего себе. А голосом не владеете. Похоже, ваши педагоги имеют смутное представление о формировании звука. Впрочем, таких большинство. Идите в эстраду, там теперь лучше платят – нонсенс, конечно, – и не надо класть живот на жертвенный камень.
– Но я мечтал об опере…
– А, все мы в юности о чём-то мечтаем, – отмахнулась Звягина и вдруг почувствовала мурашки в ладонях: от недоучки исходила животная энергия.
Она постоянно общалась со студентами, с молодыми певцами, но никто не вызывал у неё подобных ощущений. Сердце, подёрнутое коростой обдуманных поступков, дрогнуло и потеплело. Тощий парень пробудил в ней картинки такой давности, что мнились утраченными. Бедное послевоенное детство, дешёвая одёжка, пустые щи и ржавая селёдка, синюшный кисель, дешёвая конфета в бумажке, которую мама дарила ей по праздникам. Отец недолго мучился от ран и умер без печали, не узнав, какой желанной может быть жизнь. Но ничто пережитое не исчезает навсегда, всё находит своё место в сознании и лежит до времени, пока его не заденет случайное слово, видение или промельк мысли. Тогда откроются шлюзы и польются воспоминания, вызывая улыбку и слёзы. Впрочем, плакать Звягину отучил безжалостный напор жизни.
Между тем проситель своего намерения не оставил и возразил даже несколько фамильярно:
– Сам я из глубинки, знакомых здесь нет и денег тоже, живу у одной бабы, уважающей мужскую силу. А в Москве – двоюродная тётка, перспективы шире, где-нибудь да пробьюсь!
– Но я-то в ваших воздушных замках каким боком?
– Возьмите к себе. Шофером могу. Или костюмером. Хоть мальчиком на побегушках!
Кира Анатольевна хохотнула на низких нотах:
– Шофёр у меня есть и мальчики тоже. Опоздали… – вдруг запнулась. – Или это я поспешила?
Добавила так, для красного словца, желая, по укоренённой привычке, произвести впечатление даже без особой на то надобности. Бог с ним, с этим странным тенором. Но что-то не отпускало.
– Как звать?
– Игорь. – И после паузы добавил: – Туманов.
Певица пожевала плоскими губами, пробуя фамилию на вкус. Последний, не так давно отставленный супруг, наделённый замечательным чувством юмора, заставлял её каждый раз вздрагивать, когда представлялся новым знакомым, картинно шаркая ножкой, словно копытцем: «Пётр Сивоконь, половинка примадонны, лучшая или нет, судите сами». С тех пор Кира Анатольевна полюбила звучные русские имена. А тут, надо же – Туманов!
Музыка слова вызывала умиротворение и смутные ожидания. Всё решила та самая запятая, что бывает важнее точки и отражается в судьбе человека часто невзначай. Провинциальный парень без перспектив нежданно-негаданно поймал удачу всей своей жизни. Звягина сказала, сразу переходя на «ты»:
– Приходи завтра к московскому скорому, вагон «люкс». Я распоряжусь.
Она любила поезда. Не самолёты, где нужно несколько часов сидеть в одной позе, не имея возможности размять затёкшие ноги. Однако истинная причина предпочтения заключалась в другом. Лёжа одна в двухместном купе, она бездумно глядела в окно, за которым мелькали провода, деревья, разъезды, рабочие в спецовках, торговки яблоками и вяленой рыбой – смотря по сезону и местности. Картинки эти были приятны своей обыденностью, устойчивостью, независимостью от её судьбы. Когда поезд замедлял ход, готовясь к свиданию с очередной станцией, накатывал страх потерять случайно обретённый рай, но лязг железа и непрестанное покачивание обещали продлить покой ещё на некое счастливое время.
Пространство вагона, отгороженное от мира стуком колёс, на пару суток упраздняло твёрдое расписание всей её жизни – работу над голосом, безжалостный тренинг каждой клеточки мозга. Эта свобода от обязательного и была самой желанной. Но не потому, что певица любила безделье, – будучи трудоголиком, она его совсем не любила, – а потому, что утрамбованный событиями организм требовал момента пустоты, после чего с благодарностью и утроенной силой возвращался к напряжённому вдохновению.
Что касается некрасивого молодого человека с красивой фамилией, то он впервые в жизни ехал по железной дороге не среди узлов и несвежих ног, свисающих с верхних полок, а с редким комфортом: телевизор, кондиционер, две подушки, непонятно зачем два полотенца, горячая вода в туалете и даже бесплатный кофе с сахаром. Правда, к певице его не звали, в вагон-ресторан не пригласили, он купил на станции бутерброд с дешёвой варёной колбасой и тщательно жевал, растягивая до Москвы. Там помогал таскать хозяйские чемоданы в машину, потом в квартиру. Увидев в коридоре городской телефон, не спрашивая разрешения, позвонил тётке: чужой голос ответил, что хозяйка уехала к сыну в Самару, а жилплощадь сдаёт. Вот так облом! Тенор застыл в растерянности. Удача на время его расслабила, но не лишила упорства, и он снова обратился к своей спасительнице.
Звягина помнила бездомье и уважала бедность. После развода с первым мужем, который запрещал ей петь и отобрал сына, она долго ютилась на задворках Большого театра в бывшем доходном доме Хомякова, который одной стороной выходит на Петровку, а другой на шумный Кузнецкий Мост. Почтенного возраста особняк приютил не только министерство речного флота, но был густо заселён певцами и танцовщиками. В ожидании лучшей крыши над головой, они часто застревали тут надолго, как её сосед, великолепный фактурный бари-бас Нечипайло. Натура совершенно не карьерная он предпочитал общество кота и бесцветной жены. И
