Желчный Ангел - Катя Качур
– Ну как ты? – Она ловко подрезала грузовик.
– С дырочкой в правом боку. Точнее, четырьмя, – вжался в кресло Сергей Петрович.
Мира, не отрываясь от руля, внимательно оценила его взглядом.
– Бравируешь. Вижу, бледный. И губы белые. Больно.
– Ну, есть такое, – согласился Греков. – Знаешь, странный хирург попался. До операции не проявлял ко мне никакого интереса. Зато после – стал таким заботливым, услужливым, все задавал идиотские вопросы: не потерял ли я чего, не оперировался ли ранее? Какое-то расстройство личности у мужика.
– Может, денег хотел? – догадалась Мира.
– Точно! Вот я дурак, мозги после наркоза набекрень. Когда все заживет, позвоню ему, предложу конвертик. Он в моем дворе живет, оказывается.
– А помнишь, я говорила, что ты потеряешь нечто серьезное, когда раскладывала на исход операции? – Толстухе гудели из всех соседних автомобилей. Она увертывалась от обиженных водил, поднимая в раскрытое окно средний палец с саблевидным красным ногтем.
– Ясен пень… Потерял орган, чо тут удивительного.
– Нет же. Там была другая комбинация карт. Не орган. Без пузыря живут миллионы. Что-то глобальное, жизнеобразующее.
– Ну если ты сама не можешь разгадать свой расклад, я точно не пойму. – Греков до хруста свернул голову назад. – Да оставь ты в покое этого долбоящера! Пропусти его вперед!
– Ага, щаз, пусть пасется! – Подруга была неутомимо азартной.
По спине пронесся мурашковый вихрь. Сергей Петрович боялся Мириных предсказаний. Они сбывались. Собственно, этот факт сделал Миру популярной и финансово независимой. Настолько, что через пять лет практики она купила себе двухсотметровую квартиру на Рублёво-Успенском шоссе, родителей поселила в небольшую двушку рядом с Новым Арбатом и каждые три года меняла автомобили. Картами Таро она увлеклась, отгуляв выпускной в институте. На иностранный факультет увязалась после школы за Грековым. Поступила чудом, окончила с трудом. Способностей к языкам не было – сдувала у Сережи коллоквиумы, списывала на экзаменах. В дипломе – только тройки. Умники посмеивались над ней, предрекая будущее сельской школьной учительницы. Сами себя же мнили послами и консулами. В итоге дипломатом с потока не стал никто, половина подалась в преподаватели, другая – в репетиторы. Первая едва сводила концы с концами, вторая позволяла себе баночку красной икры на Новый год. Мира же вращалась в кругах тяжелого люкса, премиальных брендов и приемов на высшем уровне. Поскольку среди ее клиентов были министры, депутаты, сенаторы, прокуроры, Тхор драла баснословные деньги за расклад. И ей платили. Помимо вызовов в кабинеты Правительства и Государственной Думы, вела индивидуальный прием в районе ВДНХ. Специально выбрала себе место работы недалеко от дома Сережи Грекова. Ежедневно три часа по пробкам ехала с Рублевки и обратно, чтобы только в любой момент быть рядом, выслушать, помочь, приготовить обед. Сергей Петрович не сопротивлялся. Это было удобно. И хотя домработница убирала и варила диетические супы с муссами и пудингами, Мирины котлеты по рецептам Тхоров-родителей не мог повторить никто.
– Я сделала тебе котлетки… – Тарологша открывала телефоном шлагбаум и заворачивала во двор. – На столе лежат, еще тепленькие.
– Муррр, – заурчал Сергей Петрович, – только совсем не хочется есть.
– Ничего, ложечку за ложечкой, кусочек за кусочком. Мне зайти? – на всякий случай спросила Мира, заранее зная ответ.
– Спасибо, дорогая. Я справлюсь.
Сергей Петрович не терпел в своей квартире никого. Мире он давал ключи только в свое отсутствие – поухаживать за Жюли, приготовить вкусняшку. Домработница делала свои дела, пока он тренировался в зале или гулял. В капсулу его одиночества умещалось только одно существо – синеглазая Жюли. Зато, в отличие от назойливых двуногих, ей позволялось абсолютно все.
Не успел Греков переступить порог, Жюли кинулась к нему, путаясь и подрезая, как Мира – автомужиков на трассе. Сергей Петрович споткнулся и чуть не упал, хватаясь одновременно за шкаф и за живот.
– Моя девочка, моя хорошая, соскучилась…
Жюли включила внутренний двигатель и затарахтела на максимальных оборотах. «Моторчик счастья» – так называл способность урчать влюбленный хозяин. Грязным котенком он подобрал ее лет десять назад возле дома. Отмыл, откормил и вырастил капризную принцессу, над которой дрожал и пытался угодить, как король из «Бременских музыкантов». Белая шелковая шерсть стала неотъемлемой частью всех ковров, пледов, костюмов и пуловеров. А также приправой к блюдам и напиткам. Разыскивая в свое время домработницу, Сергей Петрович проводил тест на лояльность к семейству кошачьих. Умение убираться и готовить было вторичным. В итоге победила Люся из Набережных Челнов, которая, появившись на пороге, кинулась к Жюли и завопила: «Какая прелесть!» У Люси часто подгорала курица, да и полы она мыла «на отвали», если не сказать жестче. Но за искреннее восхищение молочно-белой кошкой Греков прощал ей все.
«Жюли» было официальным именем – для гостей. Между собой они общались накоротке. Он звал ее «Жу», она его – «Мррав». Жу была настоящей кошкой писателя. Вдумчивой, чуткой, восторженной – уменьшенная шерстяная копия Миры. Она видела нечто, неведомое другим. Долгими часами, когда хозяин писал романы, Жу лежала рядом на столе и дремала. У них была тайна, о которой не знал никто, даже Мира. Каждый рабочий день начинался одинаково. Греков вставал поздно, после двенадцати дня, завтракал, включал компьютер и наливал в бело-золотую чашечку разбавленный чай – крепкий нельзя – и две ложечки сахара. В эту чашку Жу непременно попадала хвостом, и ее снежные шерстинки лениво таяли на поверхности. Сергей Петрович умилялся, прихлебывая маленькими глотками, и погружался в транс. Сначала он читал главу, написанную накануне, правил ее, затем мозг переключался в какой-то особый режим, зябкие пальцы теплели, и клавиатура – будто бы сама – отбивала что-то, похожее на этюд: сперва медленно, нехотя, затем быстрее, быстрее, стремительнее, и в итоге – подведи к клавишам струны, они бы явили «Героическую» симфонию Бетховена в самой ее кульминации. В этот момент голубые глаза Жу вспыхивали огнем, она вскакивала, выгибала спину – шерсть от холки до хвоста вставала дыбом, – затем садилась, как египетская статуэтка, и замирала, упершись взглядом в руки хозяина. Фаланги его пальцев в месте соприкосновения с клавишами начинали излучать теплое желтое свечение. И по мере того, как скорость магической игры на невидимом рояле возрастала, этот свет становился ярче, горячее, звонче. Глаза писателя были устремлены куда-то сквозь экран, сквозь молниеносно возникающие буквы, слова, фразы, предложения, главы. Кошка, не отрываясь, с тревогой следила за пальцами, словно они могли в любую минуту вспорхнуть с клавиатуры и улететь за горизонт, так же как их хозяин, существующий в этот момент явно в другом измерении…
Так продолжалось годами. Греков и сам замечал за собой такую особенность. Но не рассказывал даже Мире. Он считал, что это Жюли обладает мистическим даром – вселять в пальцы свет. Потому как до появления в его жизни белой кошки, когда он работал райтером в журналах, агентствах, издательствах, ничего подобного не происходило. Но Жу знала: огонь в фалангах рождал в ее хозяине кто-то другой. И служила ему, молилась на него, воспевала и возмурчала – в общем, поклонялась как могла.
К вечеру Сергей Петрович уставал, ходил по квартире, разминался, отвисал вниз головой на шведской стенке, качал пресс, подолгу стоял в планке. В эти моменты он очень гордился собой. Но Жюли смотрела на него уже как на простого смертного, свысока. Она знала, что Повелитель, являющий свет в Сергуне, уснул, а значит, сейчас ее будут кормить, холить, лелеять, целовать между ушами, гладить животик и всячески потакать прихотям.
Нажравшись, Жу просилась на балкон. Там у нее было рандеву с местной вороной. Дважды в день птица прилетала, садилась на перила и ждала кошку. Ее не мог спугнуть даже сам хозяин, который в эти минуты восторженно застывал в проеме балконной двери и с упоением следил за встречей. Жу тоже вскакивала на перила и усаживалась в паре метров от вороны. Между ними начиналась неспешная беседа.
– Квааа, – говорила ворона. Она издавала смешной звук, отличающий ее от остальных особей.
– Мраа, – отвечала кошка, жмуря глаза.
Обмен мнениями продолжался около получаса. Ворона то приближалась, то отдалялась, хлопала крыльями, прыгала бочком по перилам, вращала
