Желчный Ангел - Катя Качур
– Скальпель, салфетку! – скомандовал Вадим сестре и сделал небольшой разрез чуть выше пупка. – Цапку![2]
Далее все по плану. Четыре маленьких «отверстия» в брюшной полости, четыре троакара[3], сквозь которые ввел камеру и инструменты. Пузырь оказался не простым, но и не очень сложным – со спайками между брюшиной и печенью. Явно не раз провоцировал острые приступы. На экране монитора идеально просматривались нюансы. Тремя танталовыми клипсами Вадик зажал печеночную артерию, отсек ее и то же самое сделал с пузырным протоком. Крючком-коагулятором аккуратно «отжег» брюшину. Небольшое капиллярное кровотечение промокнул салфеткой. Марьиванна бдила, чтобы количество погруженных внутрь пациента инструментов и «тряпок» равнялось количеству извлеченных. Пока Вадим возился в недрах живота, она приготовила «контейнер-приемник» – отрезала от хирургической перчатки «пальцы» и затянула оставшуюся «ладонь» ниткой. Самопальный мешок через троакар погрузили внутрь. Вадим отделил пузырь, запихнул его в приемник и через разрез под грудиной вытянул наружу.
– Ушиваем отверстия!
Марьиванна подала иглу с викриловой нитью, и он аккуратно наложил внутрикожные швы. Володька завязал узлы и обрезал концы.
– Операция завершена, – сообщил хирург и посмотрел на часы.
Тридцать две минуты. Пациента вывели из наркоза, переложили на каталку и вывезли прочь.
В операционной наступила тишина. Вадим извлек из пакета пузырь и сделал в нем надрез. Обычно это делал ассистент Володька, но непонятно по чьему велению сегодня процедуру провел сам хирург. Он любил отдавать больным их камни. Сей жест обладал глубоким терапевтическим эффектом. Увидев и осязав причину своей болезни, они, как правило, тут же успокаивались и шли на поправку.
Итак, надрез. Отсюда поподробнее. Вадим все еще сидел в ординаторской и поэтапно вспоминал операцию. Желто-зеленая жидкость сквозь отверстие вылилась на хирургическую салфетку. В недрах пузыря лежал конкремент величиной с горошину. Он подцепил камень щипцами и положил рядом. Потер о тканевую поверхность, оставив на ней мутные разводы. От камня легко отделилась желчная «шуба», и под мощной лампой что-то блеснуло.
Вадим отскочил от неожиданности. Он снова обтер объект со всех сторон об салфетку, и по мере очищения от желчи камень становился все более прозрачным, пока на нем не начали проявляться грани. Хирург промыл его водой и отпрянул, окончательно поверженный увиденным. На испачканной салфетке во всей красе лежал крупный кристалл, в гранях которого игриво преломлялись лучи операционной лампы.
В чем подвох? Где могла быть ошибка? Пока никого не было в ординаторской, Вадим достал из кармана кристалл и внимательно его рассмотрел. Абсолютно точно, камень не мог быть подброшен извне. Он сам расстилал на столе новую салфетку и сам вскрывал пузырь. Сам извлекал и отмывал конкремент.
Как мог инородный предмет попасть в желчный мешок? Если пациент его проглотил, камень прошел бы через желудок и кишечник. Если вдохнул – застрял бы в дыхательных путях.
Вадим вспомнил деда, который после Второй мировой всю жизнь носил в легких пулю. Его ранило, а кусок металла так и остался в альвеолах. В госпитале оперировать не стали, по врачам дед не ходил. Так, кашлял всю жизнь, раскатисто громыхал, пугая окружающих. Пока в девяносто шесть лет случайно не выплюнул пулю в тазик. Она со звоном ударилась о край эмалированной посудины, отскочила от другой стенки и пару раз прыгнула по дну. Словно эхо исторической трагедии. Но это было научно объяснимо. А здесь…
Можно еще допустить попадание в пузырь какого-нибудь стента[4] при хирургии желчных протоков. Но – Вадим судорожно листал на мониторе историю болезни Грекова – его никогда ранее не оперировали. Да и кристалл! Что угодно, но явно не крупный кристалл!
Он снова впился глазами в отсканированные листы медицинских заключений. Камень находили у Грекова с ранних лет, как только появились первые сведения УЗИ. Конкремент не менялся в размерах и соответствовал величине кристалла, который лежал в данный момент у хирурга на ладони.
Вадим вытер пот со лба уже промокшей шапочкой. Если он расскажет об этом коллегами, его сочтут сумасшедшим, пранкером, чудаком. Слухи и сплетни дойдут до руководства больницы. Он потеряет должность и хоть небольшой, но оклад. Его не возьмут ни в какие частные медицинские учреждения. Ведь чудачества можно простить кому угодно, только не практикующему хирургу.
Всю ночь дома Вадим штудировал интернет, пытаясь понять, какие инородные тела встречались у людей в желчном пузыре. Кроме фрагментов хирургических стентов и катетеров – никаких.
Казаченко понял, что если он не скажет себе «стоп», то просто сойдет с ума. В четыре часа утра врач погасил ночник, выключил компьютер и лег в постель. До сигнала будильника оставалось полтора часа.
Глава 3
Мира
Сергея Петровича выписали на второй день. Он сопротивлялся, хотел еще полежать в палате под присмотром врачей. Но дежурный доктор объяснил: операция наилегчайшая, осложнений нет, по нормативам – встал, оделся и мотай домой заживать и поправляться.
Ему уже несколько раз звонила Мира и справлялась о самочувствии. Говорила, что Жюли ведет себя прекрасно, ест с аппетитом, хотя и не слезает с его, Серого, пижамы, брошенной на диване. Жюли – это кошка. Мира – подруга. Пока он лежал в больнице, Мира приходила в квартиру и кормила кошку.
Выписной эпикриз ему принес лично Вадим Казаченко. Прощупал на прощанье живот, заглянул в глаза, оттянув веко.
– Вы в хорошей форме, молодец! – сказал хирург. – В ваши годы редко кто из мужчин сохраняет такой пресс. Поздравляю.
– А вы как-то на себя не похожи, – ответил писатель. – Проблемы на личном фронте?
– Все в порядке. Просто бессонница. Много работы, – грустно произнес Вадим. – Так, говорите, это ваша первая операция в жизни? Никто больше в ваш организм ранее не вторгался?
– Бог миловал…
– Думаю, вам станет значительно легче. Если вдруг какие-то вопросы – пишите, звоните, не стесняйтесь. – Врач протянул визитку.
– Большое спасибо. – Сергей Петрович помедлил. – Скажите, мог я вас видеть в своем дворе? На Новомосковской, двенадцать?
– Да. Я живу в соседнем доме. Новомосковская, четырнадцать.
– А, это недавно построенная одноподъездная высотка! – воскликнул писатель. – Из-за вас у нас не осталось парковочных мест!
– Ну простите, зато ваши машины все время торчат в нашем дворе. И шлагбаум ваш дом позже всех оплатил. Поэтому его поставили с задержкой на год.
– Ох, извините за неудобство, – замялся Греков.
– Ничего страшного, – улыбнулся хирург. – Ну вы это… если вдруг что-то непредвиденное – тут же сообщайте.
Врач вышел из палаты, снова оставив пациента в глубоком недоумении.
Сергей Петрович с тяжелым предчувствием набрал номер Миры. Трубка отозвалась низким прокуренным голосом.
– Ну и через долгую дорогу – скорее всего поездом – будет у тебя серьезная встреча, видимо, с руководством компании… ой, Серый, это я клиенту. Как дела?
– Мир, меня выписали. Приедешь?
– Ух ты, так скоро! Ща посмотрю по навигатору. – На том конце связи что-то зашуршало. – Ты в жопе мира, Серый. Час пятнадцать показывает приложение. Ну и дай мне полчаса на сборы. Клиента отпущу.
– Жду, дорогая. Не торопись.
Сергей Петрович собрался, превозмогая боль, надел брюки-свитер и вновь лег на кровать в ожидании верной подруги.
* * *
Верность Миры не знала границ. Они познакомились в первом классе. Сентябрь в том году был плотным, знойным. На торжественной линейке их поставили рядом. Щуплого блондинистого мальчишку в синем костюме и пухленькую темноволосую девочку с вертолетными пропеллерами бантов. Пока лились пафосные речи, Мира горячей ладошкой вцепилась в холодную кисть Сережи.
– Ты чего? – отпрянул он.
– Я сейчас упаду в обморок. Я всегда падаю, когда жарко, – шепнула первоклашка.
– Ну тогда держись, – ответил пацан.
Маленькая хитрость удалась. Мира держалась за Серегу всю жизнь. Без всякой, впрочем, корысти – просто его любила. Беззаветно,
