Жизнь начерно - Алёна Даль
Несколько раз Татьяна писала матери письма. Но Изабелла Петровна на них не отвечала. «Что толку? Зачем связываться с больными людьми?!» – думала она, читая торопливые, плачущие навзрыд строки. Совершенно же ясно, что подобный бред мог написать лишь человек не в себе. Танька таковой и была. Как и папаша её на старости лет. Видимо, Дуськины гены как-то передались по кривой в Толиков род. Эх, природа мать!
Лишь культура, книги и интеллектуальное общение спасали Изабеллу Петровну от скуки и примиряли с несправедливостью судьбы. Да ещё сериалы по телевизору, уносящие в дальние дали, да кроссворды, да подруги, которым в любое время можно было рассказать о своём сиротстве, о постылом муже, отнявшем лучшие годы её жизни, о Танькиной неблагодарности. Тем и утешалась.
В третьем часу ночи зазвонил телефон. Изабелла Петровна убавила звук телевизора и, путаясь в полах халата, поспешила в коридор. Кто бы это мог быть в такой час?
– Не спишь? – спросил глухой, отдалённо знакомый голос.
– Кино смотрю, – механически ответила полуночница. – Кто это? – рука, сжимающая трубку, дрогнула.
– Белла, ты что, не узнаёшь меня? – удивился собеседник по ту сторону провода.
– Нет, – пробормотала женщина.
– Беллочка, ну хватит притворяться! Лучше скажи, ты уже придумала имя?
– Какое ещё имя?! – вспыхнула Изабелла Петровна. – Что за глупый розыгрыш? Прекратите немедленно! Кто вы? Если сейчас же не представитесь – сообщу в полицию! – приклеенное к трубке ухо уловило издевательский смешок.
– Пожалуйста, если ты забыла – напомню: Анатолий Григорьевич Светлаков! – отрапортовал ночной абонент. – Белла, ну хватит дуться! Лучше скажи – как назовёшь нашу дочку? Я уверен – это будет девочка! Такие красивые мамы должны рожать только дочек!
– Никакой дочки не будет! Ты меня обманул! Ты любишь её больше, чем меня! – взревела Изабелла Петровна. – Сволочь! Предатель!
– Что ты такое говоришь, Беллочка! Как я могу её любить больше тебя?! Её же нет! И потом я никого никогда не смогу полюбить больше, чем тебя!
– Врёшь, скотина! Смог! Смог! – вопила в трубку Изабелла Петровна. – Поэтому её не будет! Никогда!
Телевизор сам собой прибавил громкость и по квартире разлилась ария Ленского из «Евгения Онегина». В стену заколотили. Изабелла Петровна швырнула трубку и распалённая кинулась к висящему в простенке зеркалу. Оттуда на неё смотрела медноволосая красавица с узкими монгольскими глазами. Шелковый халат разметался над круглым животом. Из кромешной тьмы, сгустившейся позади медноволосой, выступил Толик – но не тот молодой, только что говоривший с нею по телефону, а старый – с впалыми щеками, небритый, в больничной пижаме. Он улыбался пустым ртом и тянул к ней узловатые руки: «Белла, Беллочка, рыжая белочка…».
Изабелла Петровна вскрикнула и проснулась. Села, тяжело дыша, выпрастывая из-под себя перекрученный халат. Телевизор работал на полную мощь. Нащупав пульт, она погасила экран и некоторое время сидела в тишине. Потом встала и пошла на кухню, шаркая тапочками.
Часы показывали 5:30. Мысли путались. Гудели трубы. Засохшая ветка царапала оконное стекло. Окно было таким мутным, что наступление дня Изабелла Петровна угадывала по звукам. Раньше окна мыл Толик. Ещё раньше – Зинаида Николаевна, но очень давно, когда Белла ещё в школе училась. Когда ж это было? Десять, двадцать, сорок лет назад? А форточка уже тогда заедала…
Изабелла Петровна вдруг с ужасом поняла, что теряет память. Свою феноменальную память, которой так гордилась. Она давно забыла, сколько ей лет, есть ли у неё дочь или она так и не родила её, вопреки уговорам Толика? Жив ли муж, лежит ли снова в больнице? В какой? Или она похоронила его? Когда? Где?.. Вопросы беспокойно метались в её голове, натыкаясь на глыбы выученных наизусть поэм и арий, на словари, либретто, афоризмы, имена греческих богов и памятные даты. Одно она помнила наверняка: жизнь была несправедлива к ней. Судьба не сложилась – и в этом были повинны другие люди. Те, которых она так и не могла ни вспомнить, ни забыть.
Утро прокралось в кухню воробьиным гамом, дребезгом первого трамвая и шарканьем метлы. Серая кухня чуть выцвела и поголубела. Изабелла Петровна поставила чайник, включила радио – по «Маяку» передавали Хабанеру из «Кармен». Под финальные аккорды арии в замочной скважине послышался скрежет ключа, на пороге появилась женщина с седой чёлкой. «Из Собеса» – догадалась Изабелла Петровна. Раз в две недели она приходила к ней, приносила лекарства, кроссворды, оплаченные квитанции. Изабелла Петровна не помнила, когда и как записывалась на социальное обслуживание, но раз положено по закону – пусть приходит. Правда, она давно собиралась написать заявление, чтобы прислали кого-то ещё вместо этой странной, так похожей на Дуську сотрудницы. Только не знала, как это сделать.
Выложив из сумки пакет с лекарствами и свежую стопку кроссвордов, женщина засучила рукава, взяла в кладовке ведро с тряпками и встала перед кухонным окном.
– Мыть собралась? – сурово спросила Изабелла Петровна.
– Помою, – кивнула женщина. – А то совсем света белого не видно.
– Ишь ты, не видно ей, – пробурчала под нос хозяйка, но возражать не стала. Да и кто ещё согласится мыть ей окна бесплатно?
Она взяла брошюру с кроссвордами и пошла поближе к телевизору. Там как раз «Час оперетты» по каналу «Культура» должен начаться. А то эта сейчас раскроет окно – сквозняк будет.
Окно было старым, тугим, из окаменевшего дерева, с натёками многолетней краски – сейчас такие редко встретишь. Сползшая с петель узкая форточка так часто смазывалась маслом, что совсем перестала вмещаться в проём и болталась как ей вздумается. Только загнутый уголком гвоздик мог урезонить её в ветреную погоду.
Незнакомка спустила на пол буйный куст алоэ с жёсткими колючками на увядших листьях, сложила в раковину разнокалиберные чашки с отколотыми ручками, треснутые миски, пустые контейнеры, заполонившие широкий подоконник. Сняла прогорклую штору, смела веником сухие листья, хлопья пыли и паутины. Она попыталась открыть окно, но шпингалет намертво врос в вековой слой краски. Форточка дрожала в ответ на жалкие потуги расшевелить раму. Пришлось воспользоваться молотком. Женщина ударила по шпингалету и стучала до тех пор, пока