Нормальная женщина - Татьяна В. Смыслина
Бабушка против вшей
Каждое лето три года подряд Таня обзаводилась вшами. Вши всегда приходили к Тане в августе, ко дню её рождения. «Опять», – вздыхала бабушка Лида и доставала из комода частый гребень.
Сначала она пыталась вычесать вшей – стелила на пол альбомные листы и скрупулезно чесала над ними Танины волосы. Но ничего, кроме Таниных волос, на альбомные листы не падало.
Тогда в ход шёл старый народный способ: бабушка в строгих пропорциях смешивала уксус, крупную соль и спирт. Эту дьявольскую алхимию она наносила на Танину голову, тщательно втирая в кожу. А потом надевала на Таню пакет и заматывала всё это полотенцем.
Кожу на голове жгло, Таня начинала подвывать. «Если не поможет, придётся стричь тебя наголо, – нарочито говорила бабушка. – Они ж не просто кровь пьют, они ещё и заразу разносят. Тиф, например». И бабушка начинала длинный рассказ про то, как в вой ну от тифа полдеревни поумирало, а другую половину «несло кровью».
После такой «маски» Танины волосы тоже умирали и превращались в мочалку. Но вши в них умудрялись выжить.
Тогда бабушка использовала серную мазь – это была мерзкая жирная жижа серого цвета. От мази волосы, наоборот, слипались, и никакие «Кря-кря» или «Фея» не могли их отмыть. Вши вроде уходили. Но к сентябрю возвращались снова.
На семейном совете было принято радикальное решение – применить дихлофос. Им обрызгали Танины волосы, замотали их в пакет и отправили Таню в туалет «чтобы дома не воняло».
Вши сдохли. А Таня нет. И даже получила полезную привычку – обходить токсические вещества стороной. С тех пор их запах вызывал у Тани только жёсткие приступы отвращения.
Жизнь семейная
Бабушка терпеть не могла алкоголь. А Танин дедушка Ваня, второй муж Лидии Константиновны, был не прочь выпить. Они с женой оказались совсем разными: он любил компании, хорошо одевался, всегда был бодр и весел. Лида же предпочитала оставаться дома под предлогом «мне нечего надеть».
Жили они небогато, но Ваня как-то умудрялся выкраивать деньги на новый костюм, «Тройной одеколон» и шоколадные конфеты. Он любил жизнь и всегда находил повод для радости – чем, скорее всего, и раздражал Лиду. Как можно так расточительствовать, когда пристройка к дому не готова? А на деньги, потраченные на килограмм «Каракума», можно купить мяса на целую неделю!
Ваня старался по выходным вывозить жену и дочку в парк или в город. Лида сначала соглашалась, но обычно, перед самым выходом, когда все уже были одеты, настроение у неё резко менялось. «Не пойду никуда, – говорила она. – Мне не в чем». Иван уходил один и в сердцах выпивал лишнего с друзьями.
Лида ждала дома и к моменту его возвращения была уже на взводе. Она каждый раз виртуозно разыгрывала партию терпеливой мученицы, а Иван оказывался одновременно и «тираном», и «никчёмным слабовольным алкоголиком». И чтобы «дважды не вставать» – своё получала и Лидина мать, тихая интеллигентная женщина Татьяна. Она вообще «была виновата во всём», что происходило и не произошло в Лидиной жизни после Свентошува.
Заканчивалась драма тоже канонически – Лидия кидала Ивану под ноги ветхий чемодан– балетку и велела собирать вещи. Иван послушно укладывал свои рубашки, бритвенный станок и «Тройной одеколон». Уходя, он каждый раз оглядывался на окно, из которого на него смотрела его единственная и любимая дочка Римма. Они оба плакали. Римма долго– долго махала ему вслед ладошкой с обгрызенными ногтями. Ивана уже и не было на горизонте, а она всё махала и махала – и он всегда возвращался. До самых его пятидесяти четырёх лет, когда он умер от рака у неё на руках.
* * *
Танина мама, Римма, иногда рассказывала дочери о своем детстве. Особенно Тане запомнился случай с ремнем.
Лидия всё время пыталась отучить дочь от привычки грызть ногти, но никакая горчица, хозяйственное мыло или йод не помогали. Римма упорно обгрызала ногти до мяса почти до самого замужества. А замуж она вышла сразу после вступления в возраст согласия – так ей хотелось поскорее «перестать грызть ногти»!
Лида любила дочь по-своему и заботилась о ней как могла – много внимания уделяла её физическому здоровью и напрочь игнорировала психическое.
Однажды шестилетняя Римма наотрез отказалась идти к зубному врачу, и никакие доводы о «сохранении здоровья с малолетства» не убеждали её вылезти из-под кровати. Когда Лидиному терпению пришёл конец, она открыла платяной шкаф, долго рылась в нём и наконец достала Ванин кожаный ремень. Старый, тёмно– коричневый, с облезлой пряжкой, он повидал на своём веку немало брюк. Ремень Лидия использовала весьма оригинально – он предназначался вовсе не для Риммы.
Она туго затянула ремень вокруг своей шеи. Длинный конец зажала между дверью и косяком, а дверь закрыла на крючок и изо всех сил потянула себя в другую сторону. По мере затягивания ремня Лида начала кашлять и сипеть.
Лидина мать и малолетняя дочь в тот момент «случайно» оказались не по другую сторону двери, а в той же комнате, что и Лида. Мать бегала вокруг дочери, пыталась ослабить ремень на её шее и кричала: «Лидия, охолонись, тут ребёнок». А маленькая Римма, которая так и не вылезла из-под кровати, подглядывала за происходящим с ужасом и в полном недоумении. Она никак не могла уловить причинно– следственную связь между её нежеланием идти к зубному и желанием мамы повиснуть на ремне.
Подобные «акты самопожертвования» повторялись не единожды и поначалу были очень мучительны для Риммы. Но постепенно она отрастила «броню».
* * *
За детские годы Римма привыкла, что мать неоднократно «жертвовала собой», чтобы «воспитать её человеком, а не портянкой», и относилась к Лидиным методам воспитания не то чтобы совсем безразлично, но без особого трепета. «Бронированная» Римма жалела мать, но больше никогда не выказывала растерянности или ужаса перед её настойчивыми попытками свести счёты с жизнью. Это была чудовищная и беспощадная схватка двух йокодзун.
У Риммы родилась и выросла собственная дочь, а схватка всё продолжалась.
Когда Римма в очередной раз вынырнула из дырки в балконной стене, она была бледнее обычного.
– Вов, – обратилась она к мужу, стараясь унять дрожь в голосе, – возьми тряпки, бинты и ведро.
Дочь застыла у
