Рай рядом - Лидия Яковлевна Лавровская
– Ты можешь принять участие, – сказала мама, – будешь десятым!
– Да я первым буду!
– Ой, да конечно, кто спорит…
Правда, почему бы и нет? Саша уже несколько лет ходил в шахматный кружок при Доме пионеров. Получил разряд, еще один, еще, стал кандидатом в мастера, на соревнования ездил, в нынешней загранице даже побывал: Харькове, Львове, Кишиневе. Выступал хорошо, победно, хотя и оказывался обычно младше всех! А впервые сел за шахматную доску с дедушкой: «Смотри, Санек, это – королева, этот парень – офицер…» Дед, человек простой, не заморачивался такими словами, как «ферзь» и «слон», если и знал, то не употреблял – и вообще предпочитал шашки. Но шахматным азам научил.
А в шахматный кружок меня, еще дошколенка, привела мама. Сам попросил, что ли? Не помню… В тесной комнате деревянного флигеля было полно детей, играли азартно и шумно, галдели, как курортники-картежники на пляже! Самый первый партнер, шпингалет с модной стрижкой, Вовка Третенко, попытался поставить мне детский мат. И все командовал скороговоркой: «Мальчик, мальчик, ты не так делаешь, надо вот так!» Но я не поддался. И пошло у меня, и пошло! Все виды спорта осваивал всегда с интересом, с легкостью, полюбил и этот минотавровский тест-лабиринт для мозгов, только прикинувшийся спортом. Тренер, молодой неженатый Лев Иванович больно хороший был: громкоголосый, с громадными детскими глазищами. Шахматы и нас, мелюзгу, здорово любил и, между прочим, так всегда застенчиво улыбался красивой маме! Мне пророчил золотые горы-Олимпы: «Вундеркинд»! Сколько тогда поездили с ним, с ребятами по соревнованиям, и все бесплатно: проезд, питание, проживание. Мать с отцом, отпуская меня, и в голову не брали какие-то опасности дальнего путешествия – хулиганы там, извращенцы! Ох, и времечко было, детское, советское, сто раз потом клятое… Сейчас зато – уж такое взрослое!
В общем, на шахматный турнир в научно-исследовательском институте записали третьеклассника Сашу десятым. Сказали, приходи, когда сможешь, и играй с тем, кто сможет тебе «уделить время». Да все в институте, маленьком южном филиале серьезного московского заведения, после обеда не больно-то корпели – разговорчики, перекурчики, чаечки бесконечные! О Сашинах успехах слыхали, но вид белобрысого мальца, расставляющего на доске фигуры загорелой лапкой с обкусанными ногтями, вначале как-то расслаблял… Зря! Потому что Саша приходил, выигрывал, приходил еще, еще выигрывал.
И так восемь раз. Победил и живописного адепта йоги и сыроедения, без пяти минут кандидата наук Горченкина. Тот, в отличие от других, воспринял свое поражение драматически. Еще долго всем очень нервно объяснял, что «…в эндшпиле зевнул, потому что позвали к телефону по крайне важному делу и, находясь в состоянии…»
– Ага, аффекта! Потому и убил старушку-процентщицу! То есть ладью, а надо было просто сделать рокировочку… – издевался инженер Щепкин, острослов-насмешник, спортсмен и рьяный книголюб. Да, водились в конце восьмидесятых и такие технари! Сам он, проиграв Саше, только хохотнул и долго жал ему руку, чуть не оторвал, здоровяк такой.
Последним Сашиным соперником оказался шахматист самый опасный – участник солидных городских соревнований Геннадий Иванович Моргунов, начальник архива. Розовощекий, с седоватой бородкой, смахивающий на Деда Мороза, хоть и без меховой шапки. Зато в шляпе, в плаще: с ведома начальства собирался домой, «к студентке моей, к дочке, приболела!» (Позднее его чадо, любимое, буквально трясся над ней – мама потом объясняла.) В бумажном царстве Моргунова – полки, полки, полки, папки, папки, папки… – Саша сразу жутко замерз. Тоже заторопился, явно забуксовал точно съежившимися от холода мозгами…
И проиграл.
– Зонтик-то есть у тебя? Вы же, молодые, такие нежные! Дома чай с лимончиком, с лимончиком попей обязательно. Вишь, батареи все никак не включат! – наставлял Геннадий Иванович, запирая на замки грохочущую железную дверь, но Саши уже и след простыл… И к маме в кабинет не зашел, уже несся прочь, прочь от позорного, неожиданного поражения: ну да, после восьми-то побед! И дождь, и ветер противный колючий – ничего не замечал…
Сказать, что расстроился тогда – ничего не сказать. Вот так подарочек от деда Мороза! Точно еловой шишкой засветил в глаз – за полчаса сдал ему неплохо начавшуюся партию… Геннадий Иванович спешил, и я повелся, не сумел затормозить его блиц-игру: «Давай, давай скорей думай, Сашок!» Всегда недолюбливал блиц, но мне только-только исполнилось девять, как тут возразить старшему, да еще торопящемуся к больной дочке… И не догадался предложить: «Сыграем в другой раз, если спешите! В ДРУГОЙ РАЗ!» Или надо было просто разжалобить Деда Мороза: холодина тут у вас, как на Новый год, пощадите-отпустите!
Помню, дома один, стуча зубами, вместо чая «с лимончиком, с лимончиком» мрачно напился ледяного молока из холодильника. Заболею – и пусть! И хорошо! Но Бог, добрый Боженька малолетних простофиль все-таки меня пожалел. Повелел: а ну-ка поешь как следует и за уроки, ничего с тобой не случится. Мог бы добавить: и не парься, все равно не угонишься за только-только народившимся малышом в соседнем, считай, городе, будущим чемпионом мира. Он-то как раз и прославится в блице, придет время!
А наутро в восточное окно сашиной комнатки брызнул не дождь – луч солнца. И день выдался теплейший – в субтропиках ноябрь часто такими вдруг балует. Город весь свежий, точно весенний после дождя, блестит, как графин с водой в президиуме какого-нибудь собрания-заседания. И мама, улизнув пораньше с работы (очень спокойно она отреагировала на проигрыш Моргунову: «Что ж, он тоже ведь, кажется, кандидат в мастера…»), повела Сашу в кафе-мороженое. По дороге еще шоколадку купила!
– Второе место – тоже неплохо, да? Ну что ты все хмуришься?! Смотри, как здесь уютно, какой вид бесподобный на море! Полюбуйся! И давай, соображай, что тебе хочется – заслужил! Поздравляю еще раз, Сашуль!
Когда они, со смаком загнав в воротца ртов разноцветные шарики-мячики мороженого, уже просто сидели, болтали, с набережной донесся шум. Точнее, пронзительные, дикие и очень радостные вопли: «О-о-ох, хорррошо-о-о! Ещ-ще-о-о! Еще-о-о!»
– И нам хорошо, но больше нету! – засмеялась мама, пододвигая к размякшему, улыбающемуся сыну последние квадратики «Аленки».
Подозвала официантку, расплатилась, и они, не сговариваясь, пошли на не умолкавший ни на минуту, загадочный трубный глас счастья…
И что же оказалось? Это два дебелых, крупных таких дядька плескались в прибое, в волнах, накатывающих на них то вкрадчиво, то весьма мощно. А они подпрыгивали, приседали, падали, размахивали руками и ногами, мотали
