Народный совет - Дарья Селиванова
— Хорошо, — еле-слышно ответил Андрей Семенович, стараясь ничем не выдать свою накатившую ненависть к этому человеку.
— До свидания, Виктор Геннадьевич, — он положил трубку.
Из зеркала на дверце шкафа на него бесстрастно смотрела Марианна Константиновна.
Зал, где должна была пройти встреча с главой управы, быстро заполнялся. Андрей Семенович стоял, прислонившись к стене и рассматривал людей, приветствуя кивком знакомых. Пришла и Марианна Константиновна. Она обожгла муниципального депутата презрительным взглядом и величественно уселась в предпоследнем ряду посередине. Текли люди и рукопожатия, в зале появилась глава управы района. Встреча началась. Жители поочередно задавали свои однообразные вопросы, глава управы давала свои однообразные ответы. Выступали по очереди его коллеги-депутаты, убаюкивая своими обещаниями разбушевавшийся народ.
— Вот, — снова взяла слово глава управы, — Андрей Семенович дежурил в нашем мобильном информационном центре. Он может рассказать вам детали приема голосов.
Девочка-секретарь поднесла ему микрофон.
— Да, здравствуйте! — начал Андрей Семенович и замолчал, собираясь с мыслями.
— Андрей Семенович, пожалуйста, — повторила глава управы.
Депутат поймал на себе подозрительный взгляд Виктора Геннадьевича.
— Да-да, — пробормотал Андрей Семенович, глубоко вдохнул и произнес высоко и отчетливо, — Я считаю, что вся эта история с реновацией представляет собой нарушение конституционных прав граждан на неприкосновенность частной собственности в угоду заинтересованным капиталистическим и околовластным структурам. По сути, это очередная, но весьма настойчивая попытка пересмотра итогов приватизации с целью экспроприации и перераспределения народного достояния в пользу богатого и влиятельного класса буржуазии в условиях капиталистического империализма. Фактическая геттоизация и деление кварталов на зажиточные и бедные приведет к дальнейшему экономическому и социальному расслоению нашего общества, к усугублению криминогенной обстановки, усилению нагрузки на инфраструктуру района, неизбежной пауперизации. Как избранный жителями нашего района депутат я не могу допустить страданий своего народа, ограбляемого эксплуатацией со стороны недобросовестной власти и капиталистов.
Андрей Семенович выдохнул. Задние ряды взорвались овацией и одобрительными выкриками. Ему аплодировал даже его давний оппонент в совете депутатов коммунист Иван Железный, а Марианна Константиновна довольно улыбалась. Виктор Геннадьевич в отличие от нее был крайне недоволен. Побледневший от ярости глава совета депутатов грузно поднялся со своего места и хищно крался через ряды в сторону Андрея Семеновича.
"Настало время для решительных действий!" — подумал Андрей Семенович, вернул микрофон девочке-секретарю и стремительно покинул зал.
Женщина, снимавшая наше собрание в гимназии, улыбнулась, встретив мой вопросительный взгляд. Мария Соловьева. На следующее утро я получила от нее письмо со ссылкой на видео. Я искала в сети потенциальных союзников, и ее канал оказался весьма полезен. Они все были тут.
— Если мой дом попадет в программу, я соберу партизанский отряд и… — свирепого вида здоровый, бородатый дядька на моем мониторе на секунду задумался.
— Давайте без экстремизма! — перехватил слово префект. Зал недовольно загудел, поддерживая бородача.
— Он не выходит на связь. Может, и правда партизанит, — отозвалась Мария на мои расспросы.
Неподалеку от нас уселся коммунист Иван Железный. Он кивнул стоящему у стены муниципальному депутату Андрею Семеновичу. Тот тоже ответил сдержанным кивком. Проследив за ними, я снова повернулась к Марии.
— Так он против реновации, потому что какая-то бабка плюнула ему в лицо?
— Не какая-то, — поправила меня Мария, подняв указательный палец вверх, — а Марианна Константиновна, доктор философских наук, обществовед, при Союзе работала в институте марксизма и ленинизма. В девяностые она ударилась в эзотерику. — Мария пожала плечами, — я просто предположила. Черт его знает, что творится их партийном болоте.
28 июня. В темно-синем зале кинотеатра организовали очередную встречу префекта с жителями соседнего района. На экране крутилась советская юмористическая короткометражка. Фаина Георгиевна Раневская пришла к чиновнику, который распределял квартиры в новостройках. Фаина Георгиевна жила в старом деревянном домике. Чиновник предлагал ей комнаты в разных домах и даже квартиру, но она капризничала и довела его до обморока.
"Кошечки у меня!" — восклицала Фаина Георгиевна представителю советской власти во времена, когда собственности как права не было вообще. Сейчас же, когда собственность неприкосновенна, меня пытались выселить двумя третями голосов соседей.
— Ну, обидно, да, — ответил мне с ухмылкой зампрефекта по вопросам жилищно-коммунального хозяйства Алексей Иванович. Сам префект отсутствовал, предпочтя в это смутное время оказаться в отпуске. Передо мной через два ряда сидели глава управы и ее заместитель по вопросам строительства Александр Лаврентьевич. Они озорно хихикали и шушукались о чем-то — было видно, что все у них хорошо. Я смотрела на всех них с внимательным интересом, ведь именно от этих людей зависела моя дальнейшая жизнь. Они вторглись в мое личное пространство, добавили седых волос и страха перед будущим. Мой голос дрожал от волнения, когда я разговаривала с ними, а они в ответ меня с улыбкой сливали.
— Предлагаю двумя третями присутствующих проголосовать за выселение Алексея Ивановича из его наверняка шикарной резиденции в приятном месте Москвы! — Мария добралась до микрофона. Из соседнего кресла на нее завопила бабка-старожил, желавшая попасть в реновацию.
— Дайте уже другим людям пожить нормально! — возмущалась она.
Я открыла блокнот на последней странице и вписала туда фамилии префекта и его заместителя Алексея Ивановича, расставив порядковые номера. Кроме них в моем черном списке есть глава управы и ее заместитель Александр Лаврентьевич. Я не собиралась сидеть на берегу и ждать, когда трупы врагов проплывут сами мимо. Я пойду вверх по течению, и это будет мой посильный вклад.
— Вот, — Мария, увидев мои записи, дописала адрес внизу страницы, — приходи в понедельник в семь вечера.
После духоты зала свободно дышалось ночной прохладой. Прошел дождь и прибил дневную пыль, звуки стали звонче в наступившей влажной темноте. Переливались листья деревьев огнями светофоров, в лужах отражались фонари и зеленые кресты круглосуточных аптек. Вспыхивала молния между туч вдали, печальный шелест мокрых шин заглушал звуки грома от удаляющейся грозы. Плотными, черными тенями скользили прохожие по шершавым тротуарам, и я, полная горьких размышлений, тащилась вслед за ними домой. В квартире было пусто и темно, муж ушел в ночную смену. Открыв ноутбук, я еще некоторое время неподвижно сидела, погрузив лицо в ладони и собираясь с мыслями.
— А ты упорная, — сказал муж, листая мою жалобу на пяти листах мелким шрифтом с приложениями еще на тридцати.
Два дня назад на двери нашего подъезда вывесили протокол общего собрания собственников с результатами голосования. 21 июля. Закон о программе реновации был принят двадцать дней назад и с тех пор дома больше не включали в список на снос, но были нюансы.
"Протокол датирован двадцать четвертым июня", — написала соседу в телеграм. Он спустился ко мне и