Салведь - Дмитрий Арефьев
Что говоришь? Что было там? Дак, я почем знаю, Колька? Я же крышку-то так и не открыл. Не осмелился я. Веришь али нет, но я до сей поры маюсь и думаю, что же там такое шипело. А ты вот лучше дальше слушай.
Однажды вечером, притворившись спящим, я подслушал разговор родителей. Ложились мы с наступлением темноты, как только солнце упадёт за горизонт. Это сейчас у нас керосинка есть, а раньше и её не было. Стемнело, значит, спать пора. Когда все улеглись, даже моя неугомонная сестрёнка, мама подперла дверь изнутри железной кочергой и собралась было на боковую, как вдруг её остановил отец:
– Обожди, Нина.
Отец говорил тихо. Но думаю, не потому, что не хотел будить нас, а оттого, что устал он очень за день. Ловушки пустые оказались, и папа пришёл ни с чем. Сильно ослаб он на щах из лебеды и сухарях, но вида не показывал.
– Присядь-ка, – попросил он.
Мама села напротив.
– Что ты делаешь, родная? – услышал я голос отца. – Прекрати бесовщину эту. От нечистого недуг твой. Зачем до погреба ходишь? Нет там ничего. Пусто ещё с прошлого лета. Зачем мучаешь меня, зачем детишек пугаешь?
– Терпение, Егор. Скоро ты сам всё увидишь, – заверила мама. – ОНИ почти созрели. Через несколько дней ОНИ помогут нам.
– Кто они, Нина? – спросил отец, оцепенев от сказанного.
– Скоро, уже скоро, Егор! Я ночи не спала, просила не губить семью, и ОНИ услышали. ОНИ пришли и теперь помогут нам.
Затем она широко открыла глаза, будто вспомнила что-то очень-очень важное.
– Ты должен кое-что сделать! – вдруг заявила она. – Я скажу тебе, что ты должен сделать!
Отец замолчал. Он внимал сказанному с завидным спокойствием, хотя прекрасно понимал, что если пустить дело на самотёк, в скором будущем он может лишиться жены.
– ОНИ сказали мне, что помогут, – будто в бреду повторила мама. – ОНИ многое знают. ОНИ не обманут.
Лицо её при этом стало неузнаваемым, как у сумасшедшей.
– Это ты про заполненные амбары зерна в Москве? – сглотнув, спросил отец. – Про то, что хлеб продают иностранцам, а нам, крестьянам, в ссуду дают?
– ОНИ помогут, – вторила мать, не замечая его слов, – но ИМ нужно кое-что взамен. Да-да! Ты должен сделать это для нас всех!
– Ты про что говоришь, Нина? – взмолился отец.
Я думал, что он вот-вот схватит маму за плечи и начнёт приводить её в чувство, но мама опередила его, не дав вставить и слова:
– Иди сюда и слушай внимательно, что я тебе скажу. Завтра с утра ты…
Дальнейшего я, к сожалению, не расслышал, видел только, как мама нашёптывает что-то папе на ухо. А он тем временем менялся в лице. Обуявшее его отчаяние вдруг сменилось на сомнение, а затем в его серых глазах появилась надежда.
Салведь
Скажи-ка мне, внучек, что ты больше всего кушать любишь? Горох на масле? Мда, не дурна губа у тебя. А как ты думаешь, какое самое любимое угощение было у меня в детстве? Нет, не петушки. Когда мне было лет пять или шесть, баловала нас матушка по воскресеньям особым угощением. Любили мы деревянными ложками из общего блюда рассол хлебать, а если ещё и лист капустный попадётся! М-мм, Колька! Это сейчас смешно говорить, а тогда нам, соплякам, знаешь, какой вкусной казалась окрошка из кислых огурцов и капусты! Ой, да не дай тебе Бог испытать такую «сладость». Прошло то время, и на том спасибо! Это я к чему вспомнил-то, Колька? А вот к чему.
Поначалу отец сильно волновался за психическое здоровье матери, но потом смирился. И всё же в глубине души надеялся, что ещё не всё потеряно. Возможно, поэтому он однажды согласился пойти вместе с ней до погреба и посмотреть на НИХ. Ой, Колька, до сих пор перед глазами у меня стоит его вмиг побледневшее лицо. Вот таким вот удивлённым взглядом, Колька, уставился он в пустой погреб, когда мать открыла крышку и показала ему причину своих странных похождений. Что он там увидел, я не знаю. Только после этого отца будто подменили. Он стал внимательней прислушиваться к бредням матери и внимать её словам, словно она проповедник какой. Мне казалось, он ей верил, и от этого мне было не по себе. Иногда стало казаться, что отец тоже… Ну, того!
Так вот, на следующий день после очередного разговора с мамой отец очень рано куда-то ушёл. Сначала я подумал, что он снова отправился проверять ловушки, но его охотничий нож так и остался в ножнах, подвешенных высоко на стене, чтобы мальцы не дотягивались. Пока отца не было, мать ходила из угла в угол, туда-сюда, туда-сюда. Ждала чего-то. Вид у неё был сильно озабоченный. Вот ходит она по избе, ходит, да как бросится к окну! А там нет никого. Не воротился ещё отец. Снова ходит, снова ждёт и приговаривает:
– Сейчас, мои дорогие, сейчас! Скоро я ВАС накормлю!
Эх, от таких слов, Колька, у меня все внутренности в животе перевернулись. Тут же я представил, как на пороге появится отец, а в руках у него свёрток пирожков вишнёвых, горячих, только из печи! И неважно, откуда они возьмутся! Я надеялся, что именно так всё будет, что папа вернётся не с пустыми руками, что непременно на столе должны сами собой появиться и пироги, и суп мясной, и лапша с яйцом. И с каким всепоглощающим наслаждением мы будем уплетать и сметать эти невиданные доселе блюда, с какими жадными глазами мы будем заедать картошку с укропом малиновым вареньем! Ох, и вспомнить страшно, что я тогда себе навыдумывал. Голод мне картинки в голове рисовал, оттого я и истёк слюной, как услышал, что мама накормить нас хочет. Только вот ошибся я, внучек. Сильно ошибся.
Отец вернулся, когда за окном был полдень. Где был отец, я не знаю до сих пор, и только Богу было известно, откуда он достал то, что было у него за пазухой.
– Принёс?! – бросилась к двери обезумевшая мать.
Она запустила руку ему под рубаху и, широко улыбнувшись, нащупала там то, от чего в её нездоровом взгляде зародилась надежда.
– Нина, это дорогого нам стоило, – пояснил отец. – Дети голодные, Нина!
– Тихо! – рявкнула мать. – Сказала я тебе, больше получим, если сделаешь так, как говорю. Послушайся меня,
