Ольга Туманова - Обо всем и еще кое о чем
- Тебе развеяться нужно. Совсем деловая стала. Давай, я тут махну, а ты одевайся по-шустрому. Что-то ты сегодня смурая? Случилось что?
- От Кости письма нет.
- Да в субботу ж было. Каждый день, что ли, ждешь? Разбаловалась. Отвыкай. Каждый день он теперь Ленке пишет. Ну, что ты не одеваешься? Шустро-шустро-шустро, - говорил Юрий Федорович и закрывал антресоли, и убирал картошку, и смахивал со стола крошки хлеба.
И Наталья Павловна покорно сняла передник.
Звягинцев остановил машину у центрального ресторана.
- Мы поужинаем и уйдем, - сказал Юрий Федорович официантке, что деловито фланировала в вестибюле в ожидании выгодных клиентов.
Официантка принесла два лангета и графинчик, где на дне плескался коньяк.
- Ну, что я пью одна, - вяло возразила Наталья Павловна. - Зачем ты его взял?
- Ты не переживай за меня, я свое в гараже наверстаю. А ты - расслабься, и Юрий Федорович налил коньяк в рюмку.
Наталья Павловна сделала глоток и прислушалась к себе: глубоко внутри родилось тепло и покатилось упругой волной по телу, и волнение, что весь день не оставляло Наталью Павловну, чуть разжало цепкие щупальца.
- Ну, а к лангетику коньячок сам бог велел, - сказал Юрий Федорович, подливая коньяк в рюмку Натальи Павловны, и Наталья Павловна сделала еще глоток, и волнение обмякло, затаилось.
- Давай еще, - предложил Юрий Федорович.
- Нет, - больше не хотелось.
За соседним столом, тесно сдвинув стулья, шумела большая компания молодые парни, пожалуй, моложе Кости, на глазах пьянели, и все отчетливее слышна была грязная брань. А стол заставлен бутылками с коньяком.
Юрий Федорович глянул на Наталью Павловну, оглянулся на юнцов:
- Не обращай внимания.
- Они ведь совсем дети... - глаза Натальи Павловны невольно тянулись к ребятам. - И откуда у них такие деньги?
- Да фарцовщики. Не видишь, что ли? Посмотри на их сумки. Эти дети тебя тому научат, в чем ты и не смыслишь, - и обернулся к официантке. Та протянула счет и сказала, что кофе в ресторане нет.
- Не переживай, - говорил Юрий Федорович, пока шли через зал ресторана. Кофе не проблема. Найдем какой-нибудь погребок. Подъела? Ну, и слава богу.
Они остановились на широкой набережной, у пристани. Дебаркадер еще не убрали. Безлюдный, он был громоздок и жалок: обшарпанная серо-зеленая краска, прогнившие перила, худые мостки.
Было ветрено. По Амуру бежали осенние волны, темные, суровые, и края волн пенились на ходу, и ветер прибивал волны к берегу, и, чем ближе к берегу подкатывали волны, тем пенистее становились их хребты, словно при виде берега вода белела, то ли от холода, то ли от гнева.
Сердитые волны захлестывали пустой песчаный берег, бились о дебаркадер и бормотали что-то невнятное...
В воскресенье Наталья Павловна встала чуть свет, и к девяти (в это время должен был подъехать Юрий Федорович и на весь день уехать с ней в лес), успела и квартиру убрать, и приготовить термос с кофе и бутерброды, и сапожки резиновые нашла на антресолях, и с тех пор сидела на диване, полистывая журнал, думая о Косте и прислушиваясь к звукам улицы, пока в начале двенадцатого ни позвонил Звягинцев и ни начал напористо, быстро говорить, тоном убеждая Наталью Павловну в том, что у него что-то стряслось, и даже в мембрану было видно, как он таращит глаза и пыжится. Голос Звягинцева был глуховат, Наталье Павловне он показался "несвеж", она поняла, что Звягинцев пьян, но сказала только "Понятно" и положила трубку.
Наталья Павловна хотела было вновь заняться уборкой (дел в доме всегда предостаточно), но за окном стоял погожий день поздней осени... И Наталья Павловна решила прогуляться. Бродить по городу бесцельно она не привыкла и пошла в центр города, в гастроном.
А на улице и, правда, было хорошо: тепло и тихо.
В безоблачном небе сияло солнце, озаряя Амур, прибрежный микрорайон, закопченные трубы ТЭЦ, скверик на вершине сопки и черную стену-памятник. Имена героев золотились в лучах солнца, но буквы кое-где осыпались, и пустоты серели как покалеченные судьбы. Огромная тень от памятника погибшим воинам падала вниз, по склону сопки, к Амуру, и казалось, что там, среди кустов и деревьев, ютятся в тени памятника неприкаянные души пропавших без вести.
Сильный порыв холодного ветра рванул с Амура, и деревья закачались, затрепетали листвой, клонясь до земли в глубоком поклоне, и взметнулись тени павших, и полетели по городу, и стучались в окна. А люди поспешно закрывали форточки и задергивали шторы.
Отворачиваясь от ветра и все ускоряя шаг, шла Наталья Павловна пустынной улицей, и, казалось ей, город пустынен и земля пустынна, и она одна-одинешенька со своей тревогой, со своей печалью.
На Комсомольской площади шел очередной митинг. В руках транспаранты, а объективов не видно, наверное, снимают скрытой камерой.
Наталья Павловна хотела пройти мимо, но тут на самодельную трибуну поднялся парень в пятнистой форме десантника, в руках он держал гитару. Наталья Павловна подошла чуть ближе, увидела портреты ребят с траурными лентами, увидела погасшие глаза матерей, увидела группу ребят-инвалидов, на костылях, в инвалидных колясках, и, глотая слезы, пошла к трибуне.
Букрин посторонился, пропуская какого-то пацана, что протискивался к трибуне, и в просвете между голов увидел Демьянову: она стояла на другой стороне площади и была столь бледна, что он ее в первый миг не узнал. Осторожно лавируя между манифестантами Букрин подошел к Демьяновой, сказал тихо:
- Наталья Павловна, прошу Вас, отойдем. Вам надо сесть, вы сейчас упадете.
Наталья Павловна покорно шла за Букриным, опустив глаза в землю, не смея смотреть на женщин с портретами в траурных лентах, на мальчиков, покалеченных и преданных, словно она была в силах отвести беду, да не отвела.
- Я подвезу Вас, - предложил Букрин.
- Да, - Наталья Павловна машинально кивнула головой. Она была далеко и от "Жигулей", и от Букрина.
- Вы торопитесь? Может быть, вам надо куда-нибудь заехать? Или сразу отвести Вас домой?
- Да, - Наталья Павловна вновь кивнула, но тут слово "домой" дошло до ее сознания, и Наталья Павловна отчетливо представила, как сейчас, минут через пятнадцать, она будет в пустой квартире, одна, со своими мыслями...
- Нет! - воскликнула она резко, но тут же добавила тоном просьбы, - если вы не торопитесь.
- Нет-нет, я свободен. Абсолютно.
Мелькали дома, деревья, машины, люди, и мысли мелькали, потихоньку смиряя свой бег - езда в автомобиле всегда успокаивала Наталью Павловну.
Алексей Петрович потянулся к микрофону, и Наталья Павловна съежилась, ожидая такого ненужного сейчас грохота и залихватского крика, но тихо зазвучала мелодия, нежная, чистая, наполняя уютом и скромный, не украшенный безделушками салон машины, и потрепанные фасады домов, и дурно мощеную улицу...
- Японская? - спросила Наталья Павловна.
- Да. Вы знаете, совершенно случайно. Настраивал приемник, чтобы прослушать последние известия, и попал на эту станцию. Диапазон...
- Да, я знаю, - Наталья Павловна чуть оживилась. - В десять вечера. Я иногда слушаю. Тоже случайно как-то... Там каждый вечер в это время концерт. И так странно - другой народ, другие традиции - а музыка, такая близкая. Я каждый раз, когда слушаю концерт, думаю, что же у нас общее.
- Циклоны, - Букрин отвел взгляд от дороги и улыбнулся Наталье Павловне.
И Наталья Павловна улыбнулась Букрину, но на шутку ответила серьезно:
- Я думаю, и мы, и они близки к природе, как-то чувствуем ее особенно, не так, как другие народы, - и, чуть помедлив, спросила. - Вы меня извините, но как вас зовут?
- Простите. Не представился. Букрин. Алексей Петрович. Ваш сын служит? Где?
- В Приморье. Артиллерия.
- Ну, в Приморье пока еще не стреляют. Хотя... Сейчас везде...
- А мне не только моего сына жалко, - сказала Наталья Павловна, и голос ее снова дрогнул.
- Я понимаю. А мой - офицер. И тоже в Приморье, - Алексей Петрович улыбнулся, но тут же стал серьезен. - Я у него был как-то. Да... атмосфера такая, случись что, неизвестно в кого солдаты стрелять будут, во врага или в дембелей и офицеров.
- Но почему? - спросила Наталья Павловна, и в голосе ее вновь появились тревога и боль.
- Не знаю... не знаю, - раздумчиво произнес Алексей Петрович, но видно было, что он знает то, о чем говорит.
Букрин не отрываясь смотрел в окно, на дорогу, и руки его покойно лежали на руле, казалось, все в той же позе, как положил он их на площади, и тон был ровный, от темы разговора не менялся.
Наталья Павловна не сводила с Букрина глаз, молча требуя ответа, и Букрин заговорил вновь:
- Причин масса, их можно перечислять, но... да, и что перечисление. Действовать надо. Пока гром не грянул.
Алексей Петрович глянул на Наталью Павловну, она была все так же грустна, даже печальна, а теперь еще и встревожена, и он, меняя как бы и тему разговора и атмосферу настроения, улыбнулся Наталье Павловне, и улыбка у него была легкая, добрая, и Наталья Павловна невольно улыбнулась в ответ.
