Борис Лазаревский - Доктор

— Может быть, из вас, господа, кто-нибудь желает пойти? — А сам думаю: «Ну куда им идти, — войдет да еще на пороге и растянется…»

— Нет, нет, — орет кавказец, — ступай сам, ты хирургом хотел быть… ступай, пожалуйста, ступай.

Выбежали мы с этой бабой на улицу, не прошли и квартала, как вдруг она остановилась у знакомого подъезда. Меня так и дернуло за сердце. Нам сейчас же отворили. Подымаясь по лестнице, я делал огромные усилия, чтобы овладеть собою, и это мне удалось, как и всегда удавалось в трудные минуты.

Нас встретила Лиза в полурасстегнутом пеньюаре, раскрасневшаяся, пышная такая. Пряди золотых волос па лоб сползли. Она крепко пожала мою руку и, кажется, не узнала меня, потом сейчас же заговорила:

— Ах, доктор, я не заметила, как он влез на комод, и только прибежала на его крик, когда он уже упал. Теперь он только стонет, но я так боюсь, он так страшно кричал…

Вивисектора уже не было, а была мать, волнующаяся, любящая и потому прелестная. Я погладил рукою бороду и этаким солидным баском говорю:

— Будьте любезны, позвольте поглядеть на больного.

— Пожалуйте сюда.

Мы с Лизой вошли в ярко освещенную спальню. На одной из кроватей лежал с заплаканными глазами толстенький мальчик лет двух и слабо всхлипывал. Увидев меня, он сейчас же замолчал и широко раскрыл глаза.

Я осмотрел, а потом расправил сначала одну его руку, потом другую.

— Ни перелома, ни вывиха, во всяком случае, нет, иначе бы он поднял страшный крик, — сказал я. — Вероятно, он просто сильно ударился локтем, от таких ушибов болевые ощущения бывают чрезвычайно сильны. Теперь присутствие постороннего человека отвлекло его внимание, вот он и притих. Нужно посмотреть, нет ли у него на локте ссадины. Будьте добры, снимите с него рубашечку.

Лиза проворно начала раздевать сына. Я ей помогал. Наши руки часто встречались. Раза два она задела своим бюстом о мой локоть. У меня чуть сперло дыханье, но я сейчас же овладел собою.

На локте у мальчика действительно оказалась едва заметная ссадина.

— Можно положить компрессик, в сущности же это пустяки.

Я перевязал ему ручку и, делая эту, в сущности, ненужную операцию, ощущал огромную, почти отцовскую нежность. В это время уже не Лиза, а я сам наблюдал себя и сам над собою смеялся горьким смехом. «Ведь этот малыш мог бы быть с таким же успехом и моим сыном», — думал я.

Сделав перевязку, я вышел из спальни и взялся за фуражку. Лиза меня догнала.

— Простите, доктор, что я вас понапрасну потревожила. Папа и мама ушли в гости, мужа тоже нет, и я совсем растерялась…

Я улыбнулся и кивнул головою, дескать: «Что же делать, я вас понимаю, вы мать…»

— Куда же вы, может быть, хотите выпить стакан чаю?

Чаю мне не хотелось, но посмотреть на Лизу еще хотелось, и я остался. Так иногда хочется еще раз взглянуть на лицо дорогого мертвеца, хоть и знаешь, что для тебя он уже никогда не оживет.

Мы перешли в столовую. Лиза, шумя пеньюаром и улыбаясь глазами, принялась наливать чай. Я назвал ее по имени и отчеству и спросил:

— Вы меня не узнали?

— Ваша фамилия Орлов?

— Орлов.

Лиза закусила нижнюю губку и слегка покраснела.

— Теперь узнала, но как вас изменила борода и этот штатский костюм.

— И вы изменились.

— К лучшему или худшему?

— К лучшему.

О чем она говорила потом, я не помню, кажется, о своей фигуре, потом о своем счастье с мужем. Я сидел и только глядел на ее лицо, как на портрет давно умершей Лизы. Должно быть, я был рассеян, и это ей не понравилось. Когда я встал, она меня больше не удерживала.

На прощанье она снова подала мне руку, и я сейчас же ощутил в своей руке два серебряных рубля. До сих пор не умею точно определить то брезгливое волнение и злость, которые вдруг придавили меня. Женщина, на которую я молиться был готов, вдруг дает мне деньги, как лакею, как своему наемнику.

— Нет, уж вы это оставьте, — прохрипел я.

— Но, доктор, право, вы меня ставите в неловкое положение.

— Нет уж… — Я выдернул руку.

Два рубля упали на пол и покатились в разные стороны. Я не стал их подымать и, не оборачиваясь, побежал с лестницы. Стыдно, досадно, больно было. Конечно, оскорбительного в ее поступке не заключалось ничего, но, вероятно, такое же ощущение испытал бы всякий, получив от любимого человека по физиономии. Хотелось скорее уйти от самого себя. Я и ушел к давно ожидавшим меня приятелям. Увидев, как я вдруг накинулся на выпивку, они решили, что я от радости одурел.

— Поздравляем, с первой практикой поздравляем, — кричал Ахабадзе, наливая мне рюмку за рюмкой. Потом они кричали вместе и подбрасывали меня на «ура»…

Федор Петрович вдруг замолчал и далеко бросил окурок, а потом добавил:

— Вот эта… Наденька, что сегодня сидела возле меня за утренним чаем, о которой вы еще сказали, что она сложена вроде Венеры, так она очень напоминает Лизу. Тяжело это…

1911

Комментарии

Борис Александрович Лазаревский родился в 1871 году в Полтаве в семье украинского историка А. М. Лазаревского. В молодости работал помощником машиниста на железной дороге. Окончил юридический факультет Киевского университета (1897), после чего служил в севастопольском военно-морском суде. Был прокурором Порт-Артура в период русско-японской войны. В 1905 году вышел в отставку и переехал в Петербург, где занялся литературной деятельностью.

Первый рассказ Лазаревского, «Последняя услуга», напечатан в 1894 году в газете «Киевлянин». В 1899 году в Одессе вышла его книга рассказов «Забытые люди» — из жизни рабочих-железнодорожников. Впоследствии рассказы и повести Лазаревского появляются в журналах «Русское богатство», «Нива», в «Журнале для всех» и других изданиях. В основе его творчества — темы любви, женской психологии. Есть у Лазаревского и произведения на украинском языке, запечатлевшие разные стороны народного быта (повесть «Святой город», рассказы «Земляки», «Ульяна», «Начало жизни»).

Лазаревский был горячим поклонником и усердным подражателем Чехова, с которым он познакомился в 1899 году в Ялте. Подражание Чехову отмечалось почти в каждом критическом отклике на его книги. Рецензируя том «Повестей и рассказов», соратник молодого М. Горького Ник. Ашешов писал: «У г-на Лазаревского несомненный талант и прекрасная писательская техника. Он хорошо и жизненно рисует типы, сжато анализирует, умеет вложить чувство в те незаметные драмы, которые он изображает. За всею явною ученическою подражательностью Чехову видно и чувствуется авторское свое, индивидуальное и талантливое» [4].

Чехов призывал Лазаревского к творческой самостоятельности, читал и правил рукописи некоторых его рассказов, рекомендовал его произведения в редакции журналов. Лазаревский — автор ряда мемуарных публикаций о Чехове: «Журнал для всех», 1905, № 7; «Биржевые ведомости», 1906, 17 января; в кн.: «Повести и рассказы», т. 2. (М., 1906); «Русская мысль», 1906, № 11; газета «Свободные мысли», 1907, 2 июля; «Новый журнал для всех», 1909, № 9; «Ежемесячный журнал науки и общественной жизни», 1914, № 7. Представляют ценность его дневниковые записи о Чехове и о разговорах с ним (см. «Записи о Чехове в дневниках Б. А. Лазаревского». Предисловие и публикация Н. И. Гитович. — «Литературное наследство. Из истории русской литературы и общественной мысли 1860-1890-х годов», т. 87, М., «Наука», 1977, с. 319–356). Известны также воспоминания Лазаревского о его встрече со Львом Толстым, во время которой шел разговор о Чехове («Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников». В 2-х томах. Т. 2. М., «Художественная литература», 1978, с. 306–314).

С 1920 года Лазаревский жил в эмиграции. Умер в 1938 году в Париже.

Печатается по изданию: Б. А. Лазаревский. Собрание сочинений, т. 1. СПб., «Просвещение», 1911. Ранее был опубликован в «Повестях и рассказах» (М., 1903). Познакомившись с этой присланной автором книгой, Чехов писал Лазаревскому 28 июля 1903 г.: «Дорогой Борис Александрович, „Повести и рассказы“ получил, большое Вам спасибо за книгу. Я прочел ее всю и могу теперь сказать, что Вы сделали громадный шаг вперед и что Вы молодец. Рассказы однотонные, трудно сказать, какой из них лучше, но если долго выбирать, как выбирают, например, папу (римского), то я остановился бы на „Докторе“. Книга издана хорошо. Язык местами изыскан, местами провинциален: „Офицеры ревновали друг друга“ (в рассказе „Доктор“, — С. В.), между тем офицеры могут ревновать женщину друг к другу… Книгу прочел я с удовольствием». Включая рассказ в собрание сочинений, Лазаревский учел замечание Чехова и исправил фразу.

4    Неточная цитата из стихотворения А. Бешенцова «Романс» (1858).

Примечания

1

Фаренгейт Габриель-Даниель (1686–1736), Траллес Иоганн-Георг (1763–1822) — немецкие физики; ареометр Траллеса служил для измерения концентрации раствора, ареометр Фаренгейта — для измерения плотности жидкости.