Kniga-Online.club

Отар Чиладзе - Годори

Читать бесплатно Отар Чиладзе - Годори. Жанр: Русская классическая проза издательство неизвестно, год 2004. Так же читаем полные версии (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте kniga-online.club или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Перейти на страницу:

И впрямь в мгновение ока пролетели годы премьерства. Жене-амазонке еще не приелись прогулки с холопствующей свитой по каменистым пригоркам Авчалы и непролазным лощинам Сабуртало2, а у большевистского комиссара, прозванного впоследствии "железным наркомом", уже лежал в нагрудном кармане текст телеграммы, продиктованной Сталиным: "Над Тбилиси реет красное знамя", которую за своей подписью он должен был послать Ленину в день падения столицы Грузинской демократической республики. Так что первой леди недолговечной страны следовало хотя бы на время расседлать любимую кобылу и, не откладывая, приступить к сбору вещей, предназначенных для спасения в "ковчеге", словом, уложить хотя бы то, что могло пригодиться в эмиграции. Потоп подступал с каждым днем все ближе, а грузинский Ной не проявлял ни легендарной рачительности, ни расторопности. Уже и товарищ Киров прибыл из исторически близкой, но географически все-таки довольно далекой Москвы. Разумеется, он проделал долгий путь не ради кутежа на острове Мадатова или осмотра Голубой бани3. Для Москвы грузинский Ной, что в Тбилиси, что в Париже, оставался все тем же товарищем по партии... Но с возрастом у Ноя проявились новые черты, он вдруг понял, что не готов уступить премьерство, пусть даже фиктивное и беспомощное. В это трудно поверить, но в нем вспыхнуло чувство сродни безнадежной любви к обреченной, возведенной на эшафот трехлетней республике; беспомощная и нежизнеспособная, но своя, родная, она была создана им и для него, и если на свете существует справедливость, ему и надлежало решать ее судьбу...

Но выказывать запоздалые сожаления и чувства, родственные патриотизму, в Париже было безопасней, чем в окопах Крцаниси и Табахмелы1. Что же до жены-амазонки, то она вполне могла утолять свою страсть и в Булонском лесу; впрочем, гражданка мира, она везде была дома, и, говоря по совести, ее мало интересовали политические баталии, в которые был вовлечен или, вернее, втянут ее супруг, тем более что ни одна политически весомая страна не сочла нужным вступиться за премьер-министра из неведомого Ланчхути. А будущий железный нарком уже собирал воинство на базарах и вокзалах российского юга, поскольку именно ему, как истинному мамелюку, выпала сомнительная честь осуществить довольно грязную операцию: трехлетнюю Грузинскую демократическую республику навсегда преобразовать в Грузинскую Советскую Социалистическую Республику. "Кто любит терпкое вино и смуглых красоток, тому не найти лучшего места!" - так с трибун, наскоро сколоченных на замусоренных майданах и заплеванных платформах, распалял и раззадоривал он бездомных проходимцев и опустившихся босяков, базарных воришек и вокзальных побирушек, прирожденных пьяниц и ушибленных жизнью никчемных мечтателей...

Оттуда и начинается летоисчисление кровавой династии Кашели. Ражден Кашели и его жена Клава одними из первых записались в так называемую Одиннадцатую армию, и сын у них родился в двадцать первом году, как раз в день взятия Тбилиси, а еще точнее, в те самые часы, когда Тбилиси пал словно город для того и пал, чтобы Клава могла спокойно разрешиться от бремени. В действительности "кавказский Париж" оказался не слишком крепким орешком; его, в сущности, некому было защитить от разношерстного воинства в длиннополых шинелях и воронкообразных шапках-буденновках - создание регулярной грузинской армии Кремль счел нецелесообразным, с чем, разумеется, с готовностью согласился грузинский премьер. Что же до наемной гвардии, подчиняющейся исключительно премьер-министру, она в это время сопровождала его "пульман", катящийся в сторону Батуми, где грузинскому Ною предстояло наконец-то загрузиться в "ковчег", то бишь пересесть на пароход, выделенный для эмиграции, и вместе с отобранными по списку соотечественниками переместиться в Париж, к "пупу земли", причем на неограниченный срок. В окопах же, в основном, держали оборону студенты, учителя и мелкие чиновники, половина без ружей; укрываясь за невысокими брустверами, они терпеливо ждали ранения или гибели однополчанина, чтобы в свой час слабеющей рукой передать освободившуюся винтовку; посиневшие от холода, нахохлившиеся, потерянные, они вжимали головы в плечи и тщетно пытались задрать воротники промокших насквозь пальто и сюртуков... Зато негрузинское население Тбилиси вывесило ковры на резные балконы и, принарядившись, ждало окончания канонады, чтобы у гянджинских ворот встретить "освободителей" бодрой музыкой зурначей и пестрым плеском стягов...

Клава родила в канаве у дороги, где-то между Соганлугом и Ортачалой. Можно смело сказать, что Советская власть вступила в Грузию вместе с первым криком Антона Кашели - воистину два близнеца одной судьбы, что объясняется, скорее, немотивированными усилиями выходца из г о д о р и, нежели волей Всевышнего. Когда начались схватки, Клава слезла с фургона, отошла к придорожной канаве и, словно справляя естественную нужду, в считанные минуты родила супругу наследника, дала жизнь его семени, укрепила его во времени и в пространстве... Идущие по дороге однополчане орали ей жеребятину, свистели, реготали, подбадривали, а один так даже запустил камнем, видимо, не умея иначе выразить свою солдатскую солидарность. Но Клава ни на кого не обращала внимания. "Чаме чеми чучуа"2, - бурчала под нос выученную у мужа непристойную присказку, тут же в придорожной луже обмывая новорожденного (дело, между прочим, происходит зимой, в конце февраля, в Тбилиси и его окрестностях идет снег). Обмыв младенца, она завернула его в косынку медсестры с красным крестом и бросилась догонять фургон. В фургоне, кроме ее благоверного, сидели другие солдаты, легко раненные или симулирующие. Благоверный потягивал махорочную самокрутку и, гордый тем, как лихо жена управилась с женским делом, с ухмылкой поплевывал на дорогу, бегущую от телеги, как дым самокрутки. Со временем выяснилось, что ему и впрямь было чем гордиться: сын, рожденный в придорожной канаве, в трехлетнем возрасте мог разобрать и собрать боевое ружье, в пять лет пристрелил из этого ружья соседскую собачонку, а в пятнадцать уже стрелял в людей. В тридцать седьмом, тридцать восьмом и тридцать девятом юноша особенно преуспел.

В тюрьме его узнавали по звуку шагов. По камерам шепотом рассказывали о его чудовищной жестокости. Им двигали не расчет или корысть, не был он охвачен и жаждой мщения и, в противоположность истовым большевикам, не сводил счетов ни с "врагами народа", ни с "кулаками", ни с "националистами" - ему было совершенно все равно, кого убивать; просто больше всего на свете он любил смотреть на людей, раздавленных страхом, а человеческой крови жаждал с той минуты, как помнил себя. Однажды, в далеком детстве (если он когда-нибудь был ребенком), отец подогнал к дому грузовик, заваленный телами расстрелянных заговорщиков, и, в полночь подняв сына с постели, полусонного, заставил заглянуть в кузов, быть может, для закалки, так сказать, для укрепления нервов и преодоления детских страхов. Но мальчишка ничуть не испугался при виде иссиня-бледных лиц, залитых кровью, напротив, проявил к ним повышенный интерес, чем не только обрадовал, но и озадачил своего папашу. Его появление в тюрьме вызывало панику и среди арестантов, и у администрации. Его прозвали "петух Сатаны", ибо на охоту он выходил рано утром; натягивал на руки краги, на глаза надвигал очки с толстыми зелеными стеклами (то ли для езды на мотоцикле, то ли для конспирации); бодро и весело сбегал по лестнице в подвал - знаток и любитель своего дела, - и, как бы ни упрямился приговоренный к расстрелу, как бы ни прятался в камере, влезал в нишу или уползал под нары, он выковыривал его отовсюду, и обреченный тут же терял способность к сопротивлению: с мокрыми штанами, одеревеневшим языком, на трясущихся ногах тащился по сумрачному пустому коридору за безусым еще палачом...

Он женился рано, на женщине много старше себя и, что следует отметить особо, на дочери классового врага, представителя "высшего общества" былой Грузии: княжна Кетуся являла собой почти забытый образец женственности, привлекательности и порядочности; избалованная любовью и вниманием отца и мужа, своей породистой красотой она венчала их человеческое достоинство и мужскую честь. Отец княжны Кетуси был типично грузинский князь - любил соколиную охоту, особенно на перепелок, коих и скармливал любимцам соколам. Муж, прославленный на всю страну адвокат с европейским образованием, по праву считался грозой прокуроров и судей, поскольку частенько ставил их в дурацкое положение как юридической подкованностью, так и едким остроумием. В быту же это был скромнейший и деликатнейший человек, совершенно беззащитный в тех условиях, в которых ему выпало жить. Его единственной зашитой от вздыбленной революционным вихрем, одичавшей жизни было прозрачное пенсне, и представьте себе, в каком-то смысле оно защищало адвоката, придавало авторитет в глазах нового общества. Гимназистки убегали с уроков, чтобы в прохладном зале суда слушать его пылкие речи и колкие реплики. Бледные от волнения, со сжатыми кулачками, они взирали на своего кумира, которого Антон Кашели расстрелял в один день со свекром только потому, что пожелал именно его жену - княжну Кетусю. Будучи представителем нового поколения большевиков, он не имел понятия о нормальной человеческой жизни, но единственное, чего не выносил, что выводило его из равновесия, - это большевистский быт, их пресловутый аскетизм, если что его и сковывало, так это родное окружение. В детстве (к слову сказать, он всегда выглядел моложе своих лет) он, заткнув пальцами уши и зажмурив глаза, сидел на полу махонькой комнатенки, куда еженощно набивалась чуть ли не вся Одиннадцатая армия и где, как ни странно, она каким-то чудом умещалась вместе с бабами, штофами водки, грудами картошки и ведрами селедки. Стояли регот, гогот и ор, иначе говоря, царили полнейшие свобода, равенство и братство, никто ни к кому не обращался, никто никого не слушал, никто никому не отвечал. Каждый жил по своему хотению, ни во что не ставя остальных: пил, пел, плясал, плакал, смеялся, травил байки, возглашал тосты, лупил или лапал свою бабу, жрал картошку в мундире с непотрошеной селедкой или тут же, в углу, возле мальчика, заткнувшего уши и зажмурившего глаза, справлял малую нужду, полуобернувшись к застолью и пьяно улыбаясь, словно всем своим видом говоря: видите, какой я смышленый, на пустяки время не трачу. "Клавка, сука, помни Перекоп!" - орал в пьяном угаре Ражден. "Чаме чеми чучуа", - откликалась не менее пьяная Клава. Чтобы не утонуть и не сгнить в этой грязи, предстояло приложить немало сил. Вершины можно достичь ценой преодоления, а цель оправдывает средства... Сначала Антон Кашели объявил отца и мужа княжны Кетуси "врагами народа", а затем собственноручно расстрелял их в подвале НКВД. Как честный и убежденный в своем праве чекист, он не скрыл этого от избранницы: явившись просить руки, рассказал, с каким княжеским достоинством принял смерть ее отец и как по-интеллигентски обделался муж. Любитель соколиной охоты не упирался, когда его выводили из камеры, и, твердо ступая по мрачному коридору, воздержался от бессмысленных просьб. При виде юного палача он рассмеялся, а потом махнул рукой и сказал: "В стране, захваченной такими подонками, уважающему себя человеку нету места". А вот князьему зятю трудно далось расставание с жизнью. Он когтями, зубами и, кажется, даже дрожащими веками хватался за выступы и щербинки сырого подвала. Когда же Антон Кашели, неторопливый и уверенный, как паук, все-таки вытащил его из камеры, прославленный адвокат рухнул на колени и, рыдая, взмолился: "В чем угодно сознаюсь, все признаю, только не убивайте..." - чем пуще разгневал своего палача, не хуже жертвы знавшего, что на том нет никакой вины ни перед Господом, ни тем более перед народом. Разве что, вынося из опочивальни ночной горшок дражайшей супруги, случалось расплескать содержимое, но и тогда он собственноручно подтирал пролитое... "Я могу простить человеку все, кроме обмана!" - с негодованием воскликнул палач, явившийся просить руки своей жертвы, и эти слова следовало понимать не как попытку оправдания, а как предупреждение будущей супруге. Смеркалось. Где-то далеко, то ли в Дидубе, то ли в Навтлуге, вскрикнул паровоз. Княжна Кетуся стояла у окна, накинув на плечи ажурный оренбургский платок. Она смотрела в окно, но вместо улицы почему-то видела маленький клочок деревенской проселочной, по странной прихоти сознания застрявший в памяти, - дорога из ниоткуда в никуда. Проселочная заросла травой. На траве были оттиснуты следы колес - то ли арбы, то ли кареты. В колеях стояла вода, а над водой кружилась стрекоза. "Пока существует хотя бы часть этой травяной улицы, этот махонький клочочек дороги..." - рассеянно думала княжна, и ее прямые, необыкновенно красивые плечи чуть заметно дрожали, что, разумеется, не ускользнуло от зоркого взгляда Антона Кашели. Но даже ему трудно было определить, что пыталась сдержать его будущая супруга - смех или слезы...

Перейти на страницу:

Отар Чиладзе читать все книги автора по порядку

Отар Чиладзе - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки kniga-online.club.


Годори отзывы

Отзывы читателей о книге Годори, автор: Отар Чиладзе. Читайте комментарии и мнения людей о произведении.


Уважаемые читатели и просто посетители нашей библиотеки! Просим Вас придерживаться определенных правил при комментировании литературных произведений.

  • 1. Просьба отказаться от дискриминационных высказываний. Мы защищаем право наших читателей свободно выражать свою точку зрения. Вместе с тем мы не терпим агрессии. На сайте запрещено оставлять комментарий, который содержит унизительные высказывания или призывы к насилию по отношению к отдельным лицам или группам людей на основании их расы, этнического происхождения, вероисповедания, недееспособности, пола, возраста, статуса ветерана, касты или сексуальной ориентации.
  • 2. Просьба отказаться от оскорблений, угроз и запугиваний.
  • 3. Просьба отказаться от нецензурной лексики.
  • 4. Просьба вести себя максимально корректно как по отношению к авторам, так и по отношению к другим читателям и их комментариям.

Надеемся на Ваше понимание и благоразумие. С уважением, администратор kniga-online.


Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*
Подтвердите что вы не робот:*