Максим Горький - Том 12. Пьесы 1908-1915
Любовь (улыбаясь, осматривает её). Тебе не скучно жить, Надя?
Надежда. Н-но! С таким красивым телом, как моё? Скучают только ненормальные люди.
Любовь. Это говорит твой Лещ?
Надежда. У меня есть свой язык.
Любовь. А — мысли?
Надежда. Не трудись напрасно, меня не уколешь… Ага, вот Верка! Ну, я ей покажу, как хватать чужие вещи.
(Надежда быстро уходит. Из двери справа идёт Федосья.)
Федосья. Любушка, милая! Александр, озорник, вязанье у меня спрятал куда-то, — поискала бы ты…
Любовь (берёт с дивана вязанье и даёт няньке). Вот оно.
Федосья. Ишь, бездельник. Нянчила, гадала — богатырь растёт, вынянчила — миру захребетника… Вот так-то и все мы, няньки. Ещё ладно, когда дурака вынянчишь, а то всё жулики.
Любовь (усмехаясь). Это верно, няня, не удались тебе питомцы… не удались.
Федосья. Ась? (Оглядывается, садится у стола, распутывая своё вязанье, и, как всегда, что-то шепчет. По столовой, разговаривая, проходят Пётр и Софья, потом Софья садится на кушетку, Пётр на пол, к её ногам. Затем вбегает Вера, садится рядом с матерью, поправляя растрёпанную причёску.)
Пётр (задумчиво). Мы пили чай, и он говорил, что настанет время, когда люди будут летать по воздуху так же легко и просто, как теперь ездят на велосипедах…
Софья. А о политике вы с ним не говорили?
Пётр. И о политике. Он обо всём говорит удивительно интересно.
Софья (настойчиво). А что он говорил о политике?
Любовь (иронически). Эх, мама, мама! Жена полицеймейстера.
Пётр (вспоминая). Я позабыл… Это тоже было хорошо. У него такие умные глаза. Но, мне кажется, он не жалеет людей — он сказал: погибнут сотни сильных, тысячи слабых…
Софья (тревожно). Отчего — погибнут?
Пётр (улыбаясь). Не помню… или, скорее, не понял я…
Софья (осторожно). Тебе не кажется, что он — революционер?
Пётр (протестуя). Нет, мама, что ты!
Софья (вздохнув). Они хитрые, Петя…
Вера (матери). Ты поругала Петьку?
Софья (торопливо). Да, да… Ну, рассказывай…
Пётр. Потом пришла барышня, Наталья Михайловна, и стала говорить о книгах…
Вера (ласкаясь). Мама, пусти меня к нему! Ведь вот у него бывают барышни…
Софья. Это неудобно. Я не знаю его.
Любовь. А ты находишь удобным для Веры знакомство с Якоревым?
Софья. Якорева знает отец…
Любовь. Разве это делает его приличнее?
Софья. Подожди, Люба… (Пётру.) Он знает, что ты сын Коломийцева?
Пётр (не сразу). Ну, конечно! (Встаёт, отходит прочь, сердито бормочет.) Сын Коломийцева… Ты говоришь об этом, как о заразной болезни…
Вера. Слышишь, мама? Вот дрянь Петька!.. Мама, пригласи его к нам, хорошо?
Софья. Я подумаю.
Вера. Ах, господи, у нас так скучно! Ходят одни полицейские, притворяются военными…
(Иван вошёл в столовую, заложил руки за спину, посмотрел на часы и погрозил им пальцем. Открыл буфет, налил вина, выпил, покачал головой и, расправляя усы, заглянул в гостиную.)
Федосья. Софьюшка, ты бы женила Александра-то! Верочке замуж пора… Детей-то сколько будет, а? (Беззвучно смеётся.)
(Пётр остановился перед ней, смотрит хмуро.)
Иван. Тут есть кто-нибудь?
Софья. Дети.
Иван. А ты?
Софья. Что я?
Иван. Ты с ними?
Софья. Ну да…
Иван. Так ты должна была сказать: я и дети. Почему так темно? Вы знаете, что я люблю свет, огонь!
Федосья (бормочет). В поле выехали, горе выманили, а огнём его печь, востры саблями сечь…
(Пётр зажигает все лампы; Софья смотрит печально, Вера робко, Любовь насмешливо.)
Иван (медленно шагает по комнате и важно жестикулирует). Вынужденное безделье утомляет того, кто привык видеть вокруг себя людей, занятых серьёзным государственным делом. Ты почему не учишь уроки, Пётр?
Пётр (внимательно рассматривая отца). Я уже кончил.
Иван. Вероятно, врёшь. А завтра тебя, как болвана, оставят без обеда в классе, и отец будет страдать от стыда. Меня удивляет, как вы живёте, — никто ничего не делает.
Любовь. Научи нас работать.
Иван. Х-хе! Работать! Что ты можешь?
Любовь (спокойно). Я недурно рисую и могла бы, например, делать фальшивые деньги.
Иван (шагает к ней). Я тебя… (встречая её взгляд, кончает мягче) прошу выйти! Пётр и Вера — тоже марш! Мне нужно поговорить с матерью.
(Вера и Пётр уходят быстро; Любовь идёт медленно, в столовой конец её шали зацепился за стул, она останавливается. Федосья поднимает голову, смотрит на Ивана, он замечает её.)
Иван. А эта старая сова зачем здесь торчит? Ей в богадельню пора, я говорю!
Софья. Оставь, Иван…
Иван (громко). Нянька — уйди! Слышишь?
Федосья (поднимаясь). Слышу, чай… Не из дерева сделана… (Идёт в столовую.)
Иван. Вот что, Софья, я решил заняться благоустройством дома…
Софья. Чужого.
Иван (строго). Это дом моего брата! А когда Яков умрёт — дом будет мой. Не перебивай меня глупостями. Итак, мне, я вижу, необходимо лично заняться благоустройством дома и судьбою детей. Когда я служил, я не замечал, как отвратительно они воспитаны тобой, теперь я имею время исправить это и сразу принимаюсь за дело. (Подумав.) Прежде всего, нужно в моей комнате забить окно на улицу и прорезать дверь в коридор. Затем, Любовь должна работать, — замуж она, конечно, не выйдет — кто возьмёт урода, да ещё злого!
(Любовь уже распутала шаль; при словах Ивана о ней, она делает движение, видимо, хочет идти в гостиную, тихий голос матери останавливает её.)
Софья. Не забывай, по чьей вине она горбата…
Иван (негромко). Я помню, помню-с! Вы двадцать тысяч раз упрекали меня этим. (Тише.) Ты, может быть, сказала ей, и потому она так злится на меня? Сказала?
Софья (озлобляясь). Нет, я не говорила… я не знаю — нечаянно ты уронил её или бросил нарочно, из ревности. Но нянька… она видела, знает.
Иван (грозит). Раз и навсегда — молчать об этом! Я не знаю, кто уронил её.
Софья. Ты, — пьяный.
Иван (тихо, наклоняясь к ней). А почему не ты? Как ты докажешь, что не ты? Ага! Ты не бывала пьяной? И прошу не забывать: я не уверен, что Любовь моя дочь, а не племянница.
Софья (в лицо ему). И потому ты бросил её тогда, да?
Иван. Молчать!
Софья. Какое ты имеешь право говорить о моей неверности?.. У тебя были десятки связей…
Иван. Право? Я — мужчина! Я мог — вот моё право! Я — хотел!
Софья. А я? Я не могла?
Иван. А ты — не смела! Но… будет! Любовь должна работать, сказал я, пусть она возьмёт место учительницы где-нибудь в селе. Дома ей нечего делать, и она может дурно влиять на Веру, Петра… Дальше. Ковалёв не прочь жениться на Вере, но говорит, что ему нужно пять тысяч.
Софья (испуганно). Ковалёв? Развратный и больной?
Иван. А где я тебе возьму здорового и нравственного зятя? Ты нашла мужа Надежде? Она сама нашла его. А Верка не может, глупа. Но она слишком бойка. Ковалёв энергичный малый, он скоро будет помощником полицеймейстера или исправником… Ты должна убедить Якова, чтобы он дал эти пять тысяч… и нам, на расходы по свадьбе… (С усмешкой.) Он не может отказать тебе… (Тревожно.) Ты что… что ты так смотришь? Что такое?
Софья (тихо). Потемнело в глазах…
Иван (успокаиваясь). Лечись!
Софья (испуганно, тоскливо). Я не вижу…
Иван (с досадой). Говорю — лечись! Ведь доктор — свой.
Софья (тихо, оправляясь). Господи… как страшно…
Иван (оглядываясь, угрюмо). У меня тоже темнеет в глазах, когда я выхожу на улицу. Ведь бомбисты убивают и отставных, им всё равно… это звери! (Вдруг говорит мягко и искренно.) Послушай, Соня, разве я злой человек?
