Константин Станюкович - Избранные произведения в двух томах. Том 2
— Николай Николаевич теперь ужасно занят! — ответила она мне. — Впрочем, подождите.
Она снова приотворила двери, и на этот раз, слава богу, генерал, должно быть, заметил ее, потому что она вошла в кабинет, через минуту вернулась и попросила меня войти туда.
Я вошел в кабинет. За большим столом, на котором повсюду были разбросаны корректуры, сидел нестарый генерал с озабоченным видом. Он протянул мне руку и, показывая на кресло, заметил:
— Извините, пожалуйста… Я, кажется, заставил вас ждать… Я так занят, так занят… Дочитываю корректуру моей новой книги… Должна выйти к сроку… А доверить этого дела нельзя никому.
В эту минуту в кабинет вошла генеральша, некрасивая, добродушная на вид дама, извинилась, что на минутку, «на одну только минуточку», прервет нашу беседу, и, положив перед мужем корректурный лист, указала на одно место тонким, замаранным в чернилах пальцем.
— Послушай, мой друг… Я поставлена в затруднение. В этом месте у тебя написано…
И она прочла певучим, слегка вибрирующим голосом, с каким-то благоговением, точно читала священные строчки, следующее место:
— «И слезы благодарных, выносливых, простодушно-невинных русских солдат, этих чудо-богатырей родной земли, взбуровили тихое Чаганрыкское озеро. Оно запенилось, почернело и словно подернулось трауром по храбром, неустрашимом герое, майоре Кобылкине, прах которого, заключенный в гроб, везли в это время на лодке истомленные горем солдаты…»
— А сбоку, мой друг, вариант такой:
«И зарыдали они, эти простодушно-девственные чудо-богатыри земли русской, христолюбивые воины нашей родины. Зарыдали они, и капля по капле струились их слезы в тихие воды Чаганрыкского озера, вспенивая его черную пучину. И обыкновенно спокойный Чаганрык отуманился, почернел, как бы подернулся черным флером, отдавая последнюю дань праху безвременной жертвы, ге-роя-болярина, майора Нижнеудинского пехотного полка Аркадия Петровича Кобылкина, моего старого добродея и соратника. Тихо плыла лодка по озеру с гробом, христолюбцы рыдали, и, казалось, вместе с ними скорбел Чаганрык, плакало небо, и тихо грустили горные выси…»
Генеральша и это место прочла с тем же чувством и тем же дрожащим от волнения голосом. Когда она кончила, то взглянула на мужа с благоговейной любовью и восхищением, полная счастия. Потом она перевела взгляд и на меня, взглянув как-то торжественно, словно бы говоря своим взглядом: «Слышал ли ты когда-либо что-нибудь подобное?»
— Как же нам быть, Никс?.. Какой вариант оставить? По моему мнению, оба они так прелестны, так поэтичны, что если б ты спросил моего совета, я бы сказала: оставь оба.
Генерал задумался. Он восторженно устремил в пространство голубые глаза и несколько секунд пробыл в таком положении. Генеральша благоговейно замерла. В эту минуту в комнату заглянула молодая девушка и тоже замерла.
Наконец генерал опустил глаза на корректуру, тихо перечел, тоже нараспев, оба места и опять задумался.
— Ты как думаешь, Мари? Какое место лучше? — наконец спросил генерал.
— Ах, уж лучше не спрашивай, Никс. Я не могу отдать предпочтения. Первое сильнее, но зато во втором столько поэзии… столько поэзии…
— А ты, Наташа, какого мнения?
— По-моему, дядя, первое лучше. И второе хорошо, но первое… грандиозно! — проговорила, входя, девушка.
Генерал не решался.
— Это трудный вопрос! Я и сам в затруднении… А, впрочем, знаете ли, господа, что? Обратимся к постороннему судье. Мнение беспристрастного судьи будет самым верным. Что вы скажете, молодой человек?
Все взгляды обратились на меня. Я, признаться, не был приготовлен к такому исходу.
— Вы откровенно скажите… Не стесняйтесь, молодой человек!.. — поощрял меня генерал.
— По моему скромному мнению, первый вариант будет лучше! — проговорил я.
— А зато как грациозен второй!.. — вступилась генеральша.
— Не спорю, но в первом больше силы…
— Вот мы так и поступим… Оставим первый!.. — решил генерал, взял корректурный лист, перекрестился большим крестом и зачеркнул другой вариант.
Обе дамы ушли.
— Ну, теперь поговорим о деле, молодой человек… Ваше имя?..
— Петр Антонович…
— У меня, Петр Антонович, работы пропасть… Жена и племянница помогают мне, но, кроме того, мне нужен секретарь, которому бы я мог излагать свои мысли, а он бы их записывал, так, вчерне… Окончательно отделывать, конечно, буду я сам… Могли ли бы вы взяться за это?
— Я бы попробовал…
— Вы где кончили курс?
— В Н-ской гимназии.
— Знаю… знаю… Там у меня директор приятель. Должен вас предупредить, Петр Антонович, что я требователен и люблю аккуратность в работе… У меня много перебывало молодых людей, но все как-то мы не сходились… Вот еще недавно: пришел один студент, довольно приличный на вид, взялся за дело, но мало того, что был не аккуратен, а еще фыркал, когда я приказал ему написать слово о спасении души, и отказался… По-моему, лучше не берись… Как вы полагаете?
Я согласился.
Генерал помолчал и потом неожиданно прибавил:
— Вы извините… Один щекотливый вопрос!..
— Сделайте одолжение!..
— Вы религиозный человек?.. Я вас позволил об этом спросить, — прибавил он, — потому что все наше семейство глубоко религиозно… Я, конечно, не смею насиловать ваших убеждений, но я бы не потерпел в своем секретаре атеизма, а эта болезнь, по несчастию, теперь свирепствует… Молодые люди забывают, что религия — единственная успокоительница.
Генерал стал говорить на эту тему и, между прочим, так и сыпал цитатами из Священного писания.
Я поспешил успокоить его.
— Занятия секретаря должны начинаться с девяти часов утра и продолжаться до трех… На вашей обязанности будет также переписка… Я веду переписку со многими лицами… Что же касается вознаграждения…
Генерал остановился и взглянул на меня.
— Как бы вы оценили свой труд?..
— Мне, право, трудно…
— Однако ж?
Я все-таки отказался. Отказ мой, видимо, не понравился генералу. Он поморщился и проговорил:
— Я тоже затрудняюсь… Работа ваша будет, конечно, незначительная… легкая, но все-таки… я не желал бы вас обидеть… Как вы думаете насчет двадцати рублей в месяц?..
«Ого! — подумал я. — Генерал из кулаков!»
— Мне кажется, — возразил я, — что за шесть часов работы плата эта не совсем достаточна.
— Но, молодой человек, ведь работа-то какая приятная… Вы будете при этом учиться… Ведь вам предстоит, можно сказать, редкий случай усовершенствоваться в стиле. Эта работа в вашем же интересе… Мы будем вместе прочитывать хорошие книги… Я буду делиться с вами идеями… Вы будете, так сказать, выразителем моих идей… Завтракать будем вместе, — прибавил он, еще раз внимательно оглядывая меня.
Я встал с места.
— Вы, кажется, находите, что предложенная мною цена мала?
Я отвечал, что, не имея никаких занятий, я не могу существовать на двадцать рублей. Тогда генерал обещал (если я оправдаю его надежды) похлопотать за меня и доставить мне где-нибудь еще подходящее занятие, причем намекнул, что у него большие связи.
— Мне кажется, мы с вами сойдемся. Вы мне понравились.
Вообще он говорил таким тоном, будто одна честь работать с ним должна была осчастливить человека.
Я все-таки колебался.
— Ну, хорошо. Я предложу вам двадцать пять рублей. Надеюсь, теперь вы будете довольны, а пока я сделаю вам маленький экзамен.
И с этими словами он предложил мне написать письмо к какому-то архимандриту Леонтию, в котором следовало благодарить за присылку книг и трех бутылок наливки.
Я очень скоро написал письмо, и генерал остался письмом доволен, хотя и заметил, что слог мой недостаточно, как он выразился, «кристаллизован».
— Впрочем, — прибавил он, дотрогиваясь до моего плеча, — со мной вы скоро научитесь писать превосходно. Так я считаю, Петр Антонович, дело решенным?
— Извините, Николай Николаевич, — ответил я, заметивши, что генерал остался очень доволен моим письмом, — но я бы попросил вас дать мне тридцать рублей по крайней мере. Вы увидите, как я работаю, и если работа моя вам понравится…
— Ну, нечего с вами делать. Извольте. Я согласен.
Он пожал мне руку и отпустил меня, снабдив брошюрами и книгами своего сочинения.
— Прочитайте-ка их дома, молодой человек, да читайте внимательно: вы кое-чему научитесь…
Когда я вышел от этого самодовольного дурака на улицу, то чуть было не рассмеялся, вспоминая все, что видел и слышал.
Хотя я и очень дешево взял, все-таки на первый раз это было не дурно. Главное, начало сделано. С первого же дня я получил занятия.
Голодный, усталый, я вернулся домой. Мне отворила дверь сама хозяйка. Сегодня она была лучше одета, вообще приукрасилась и показалась мне весьма и весьма хорошенькой.
