Анатомия предательства, или Четыре жизни Константинова - Геннадий Русланович Хоминский
Константинов придвинулся ещё ближе к решётке.
– Соловьёв, а ты сегодня ночью ещё будешь дежурить? – тихо спросил Константинов.
– А тебе-то что? – также тихо ответил солдат.
– Поговорить охота.
– Разговаривать нельзя, запрещено.
– Так ночь же будет, никто не услышит. Ты как заступишь, так толкни меня. Поговорим. Мне тебе нужно кое-что рассказать.
– Это чтобы меня под трибунал подвести?
– Да ты что, Соловьёв? Так, о жизни поговорим.
– Ладно, посмотрю, – Соловьёв встал и не спеша пошёл вдоль вагона.
Константинов так и не заснул. Он слышал, как время от времени конвоир проходил по вагону, затем вновь усаживался на свой стул. Затем услышал, что из купе вышел новый конвоир. Тоже прошёлся по вагону, затем остановился около его решётки.
– Спишь, что ли? – тихо прошептал Соловьёв.
– Нет, не сплю, – также тихо ответил Константинов. Он прижался вплотную к решётке, так что его щёки упёрлись в металлические прутья.
– Говори, чего хотел?
– Соловьёв, как тебя зовут?
– Валера.
– У тебя семья есть?
– Ну а как же. Папа и мама, ещё сестрёнка. Она в школу ходит.
– А живёте где?
– В Подмосковье. Дом ещё дед моего отца строил.
– Валера, а когда домой отпустят?
– Домой мне ещё нескоро. Только полгода прослужил. Но отпуск ротный обещал осенью дать.
– Валера, это хорошо. У тебя есть листок бумаги, мне тебе нужно что-то записать?
– Письмо, что ли? Это запрещено. Если узнают, что я письмо от заключённого взял, то не только отпуска лишусь, но и под трибунал могу попасть.
– Да нет, Валера, не письмо. Записку для тебя.
– Зачем мне записка от тебя?
– Валера, слушай внимательно. Когда меня арестовали, остались спрятанные деньги. Их не нашли. Валера, много денег, очень много.
– Ну ни фига себе. Ты что, хочешь их мне отдать? – чуть громче, чем нужно, проговорил Валера.
– Тише, Валера, тише. Никто о них не знает, и никто не должен ничего знать.
– Ну это понятно, – еле слышным шёпотом ответил он.
– Дай листок бумаги и ручку, я запишу адрес, где они спрятаны. Только ты должен мне пообещать, даже поклясться, что половину денег отвезёшь в Москву моей бывшей жене. У неё двое моих сыновей.
– А сколько-то там денег?
– Не переживай, всем хватит. Тридцать тысяч. Пятнадцать оставишь себе.
– Вот это да! Я смогу дом новый построить, а то наш давно на ладан дышит.
Валера расстегнул пуговицу на гимнастёрке и достал из внутреннего кармана сложенную вдвое тетрадку и ручку. Константинов взял их и тихо подошёл к столу. Аккуратно, стараясь не издавать никаких звуков, он развернул тетрадку. Все странички были записаны какими-то адресами и телефонами. Полистал, нашёл чистую и аккуратно записал адрес, начертил схему участка, обозначив крестиком место, где закопана банка. Затем записал московский адрес Людмилы. Также тихонько подошёл снова к решётке и протянул тетрадку Валере.
– Это адрес и место, где закопаны деньги. Приедешь туда, только не в выходные. Там по выходным много народу. Найдёшь мою дачу. Она, конечно, уже не моя, но это не важно. Сразу не заходи, пройдись туда-сюда. Убедишься, что тебя никто не заметил, нигде нет никого. Откроешь калитку. Там крючок с внутренней стороны. Руку просунешь между штакетин. Зайдешь и снова закроешь. Пройдёшь за дом, там тебя уже никто не увидит. Аккуратно раскопаешь. Под доской будет лежать трёхлитровая банка. В ней деньги. Положишь в какую-нибудь сумку и быстренько домой. Дома откроешь. Смотри, чтобы никто не заметил. Отсчитаешь пятнадцать тысяч, завернёшь во что-нибудь и отвезёшь в Москву. Там ничего объяснять не нужно. Позвонишь. Выйдет Людмила, обязательно убедись, что это она. Сунешь ей пакет в руки и сразу уйдёшь. Всё запомнил? – спросил Константинов и посмотрел на Соловьева.
– Да, – ответил тот и дрожащими руками спрятал тетрадку снова во внутренний карман.
– Только смотри, не вздумай обмануть. А то я к тебе мёртвый приду за деньгами.
– Да Вы что, как можно? Всё сделаю, как сказали, – голос у Соловьёва дрожал.
– Всё, Валера, иди, – Константинов устало откинулся на спинку полки.
Соловьёв пошел по вагону, затем так же не спеша вновь подошёл к Константинову.
– А когда Вас, того, убьют, то есть расстреляют? – тихо спросил он.
– Это одному Богу известно. Может, завтра, может, через неделю, может, через месяц, – со вздохом ответил Константинов.
Соловьёв встал, перекрестился и сел на своё место у окна. Достал сигарету и закурил. Константинов лёг на полку и вытянулся так, что затрещали кости. Ему стало легче. «Одним незавершённым делом меньше», – подумал он, засыпая.
Разбудил его громкий топот сапог и крик: «Приготовиться к выгрузке! Вещи не забывать!» Возле его решётки стоял Соловьёв и капитан.
– Соловьёв, КГБэшного последним, по моей команде. Понял? – сказал капитан.
– Так точно, товарищ капитан.
Константинов услышал, как загремели решётки в купе и заключённых по одному выводили конвоиры. За окном слышался гул голосов и лай собак. Его не выводили. Постепенно гул голосов смолк. Слышны были звуки заводимых моторов. Через некоторое время к его решётки подошёл Соловьёв и ещё один конвоир. Соловьёв отомкнул её и взял Константинова под руку. Повёл через пустой вагон к выходу. Второй конвоир шёл следом. Константинов тихо, так, чтобы слышал только Соловьёв, сказал: «Валера, не забудь про обещание». «Не забуду, я в Бога верую», – так же тихо ответил ему тот. На площади уже никого не было. Пять или шесть машин с железными будками выстроились на дороге, выходящей с площади. У вагона стоял капитан, рядом с ним полковник и Червонец. Константинов спустился по ступенькам из вагона. На земле его подхватили под руки двое других конвоиров и заставили сесть на корточки.
– Константинов! – громко выкрикнул капитан.
– Громко фамилия, имя, отчество, статья и срок! – прокричал полковник.
– Константинов Юрий Иванович, шестьдесят четвёртая, высшая мера, – также громко ответил Константинов.
Капитан подал полковнику портфель и бумагу, тот в ней расписался и вернул капитану.
– Товарищ полковник, куда его? – спросил старший лейтенант, подойдя к полковнику.
– Ждите, сейчас приедет ещё одна машина, я вызвал.
– Есть, – козырнул старший лейтенант и отошёл в сторону.
– Ну что, Витёк, – громко сказал Червонец, – кончилась твоя власть? Теперь здесь власть Тимофеевича, прощай покуда, будь здоров.
– И тебе не хворать, – ответил капитан
