Анатомия предательства, или Четыре жизни Константинова - Геннадий Русланович Хоминский
– Заключённый доставлен, – и сел на место.
– Назовите ваше имя и фамилию, – обратился к нему подполковник.
– Константинов Юрий Иванович, – спокойно ответил Константинов. Он уже понял, что сейчас его расстреляют и почему-то совершенно упокоился.
– Ваша дата рождения? – вновь спросил подполковник.
Константинов ответил.
– Имя Ваше жены?
– Я не женат.
Подполковник посмотрел в бумаги, лежащие перед ним.
– Имя Вашей бывшей жены?
– Людмила.
Подполковник вновь посмотрел в бумагу.
– Где Вас задержали?
Константинов ответил.
Подполковник что-то записал и передал лист попу, тот тоже поставил свою подпись. Затем капитану и полковнику. Когда все подписались, спрятал лист в папку. Затем вновь поднялся начальник лагеря.
– Согласно решению суда, – он назвал номер и дату, – Вы, гражданин Константинов Юрий Иванович, приговорены к высшей мере наказания. К расстрелу. Приговор будет приведён в исполнение сегодня. Вам понятно, за что Вам вынесен такой приговор?
– Да, – спокойно ответил Константинов. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
Из-за стола поднялся поп и подошёл к нему.
– Я протодиакон церкви Святой Параскевы, отец Николай. Сын мой, Вы крещённый? – тихим неспешным голосом заговорил поп.
– Да, батюшка, крещённый. Но в церковь не хожу и в Бога не верю.
– Бог, сын мой, существует в независимости от того, верите Вы в него или нет. Бог есть в душе каждого человека. Даже если Вы отрицаете его.
– Батюшка, не тратьте на меня времени, уже поздно приобщать меня к религии, – перебил его Константинов.
– Сын мой, Вы стоите на пороге Великого таинства перехода в мир иной. Вы должны раскаяться в совершённом грехе и тогда Бог отпустит Ваше прегрешение.
– Батюшка, я уже давно раскаялся. Я просил прощения у всех людей, которых предал.
– Бог милостив, и Вы будете прощены, если Ваше раскаяние было искреннем. Желаете ли Вы совершить Таинство Покаяния? Соборование?
– Извините меня, не желаю.
Встал капитан с усами.
– Я заместитель начальника лагеря по воспитательной работе. Есть ли у Вас какие-либо претензии к руководству лагеря? Может быть, последнее желание. Мы сможем его выполнить, конечно, в пределах допустимого. Может, закурить, выпить?
– Спасибо, не курю. И претензий не имею. А вот выпить можно.
Капитан вышел из-за стола, подошёл к стоящей в углу тумбочке и достал оттуда графин и стакан. Налил полстакана и кивнул на него Константинову. Сам отошёл снова к столу. Константинов подошёл, взял стакан в руку, выдохнул и выпил маленькими глотками. Капитан подошёл и вытащил из тумбочки большое яблоко, разрезал его ножом не четыре части. «Закусывайте», – сказал он. Константинов посмотрел на яблоко. Всё золотисто-жёлтое, только один бочок был ярко-красный. Он вздрогнул: «Вот оно, это яблоко, которое привело меня в такому концу». Его затрясло и он закричал: «Уберите яблоко, я не хочу, не хочу, не хочу!» Махнул рукой, яблоко полетело на пол. Конвоир, стоящий сзади схватил Константинова за руку и хотел её завернуть за спину, но его остановил окрик капитана: «Отставить!» Конвоир отпустил руку и отошёл от него. Капитан налил ещё стакан. Константинов схватил его и, стуча о края зубами, выпил. Отдышался. Успокоился. Поставил стакан на тумбочку и снова сел на табурет. «Ну что ж, все формальности соблюдены», – сказал подполковник и кивнул сидящим на табуретках сверхсрочникам.
Они подошли к Константинову и под руки вывели его из комнаты. Константинов оглянулся. Все стояли, поп шептал молитву. «Идите вперёд», – подтолкнул его один из солдат. Константинов пошёл по длинному коридору. На потолке висела одна-единственная лампочка. Конец коридора вообще не был освещён. Константинов, покачиваясь, медленно шёл. Внезапно он услышал щелчок предохранителя. Весь напрягся, пальцы собрались в кулаки и крепко сжались, до боли в ладонях. Вдруг по полу покатились яблоки. Золотисто-жёлтые, с ярко-красными бочками. Они катились нескончаемым потоком. Константинов боялся наступить на них и остановился. Яркая вспышка ослепила его. Звука выстрела он уже не услышал и, не почувствовав боли, рухнул на пол лицом вниз. Под ним стала образовываться лужа крови. Солдаты подошли к нему. Один из них ткнул носком сапога в его ещё подрагивающую ногу. Другой наклонился, присел на корточки и, задрав штанину, взял его ногу в свою руку.
– Это ты чего? – спросил солдат дрожащим голосом.
– Чтобы ночами не приходил. Подержись за ногу.
– Ещё чего. Ты стрелял, ты и держись.
Все не спеша вышли из комнаты. Первым шёл доктор. Наклонился, потрогал пульс на шее. «Готов», – спокойно сообщил он. Подошёл поп. Перекрестился и что-то запел тихим голосом. Капитан сказал солдатам, чтобы всё здесь убрали, вымыли стены. Они вытащили откуда-то носилки, положили на них тело, накрыли простынёй, которая быстро окрасилась красным, и унесли. Все вернулись в кабинет. Подполковник достал какой-то лист с напечатанным текстом. Все расписались. Полковник вытащил из тумбочки графин, стаканы и налил всем по полному. Вынул тарелочку с нарезанным салом. Все молча выпили. Поп спросил: «Валентин Тимофеевич, извини, не запомнил, как звали покойника?»
– Батюшка, его звали Юрий, Юрий Иванович Константинов, – ответил полковник.
Капитан разлил по второй.
– Юрию при крещении дают церковное имя Георгий, – сказал батюшка, а затем пропел: «Упокой Господь душу новопреставленного раба твоего Георгия. Аминь».
Все перекрестились и молча выпили.
