Волчок - Михаил Ефимович Нисенбаум

Украдкой я оглядел присутствующих. Варвара смотрела на Сильвермана с презрением, у Алены был вид стюардессы, которая никогда не судит пассажиров, Таня выглядела как тихая мученица, а Крэм смеялся беззвучно и счастливо. Кролик-Наследник, как и прежде, светился голубым лицом и булькал планшетом.

То, что говорил Сильверман, было чудовищно. В каждой фразе он признавался в мошенничестве, продажности, предательстве и подлости. Пока он говорил, у него был беспомощный взгляд, я видел, что он мечется между мыслями о самоубийстве и надеждами на чудо. Сильверман пытался бежать от себя по всем дорогам Европы, мучил жену, то нынешнюю, то бывшую. Единственный, кто хоть как-то его успокаивал, – маленький сын. Почему-то вместо осуждения я чувствовал какую-то незаконную симпатию и любопытство. Похоже, Таня, хоть и обижалась на мужа, не принимала его разглагольствования всерьез.

– Михаил! Ты сел за стол, не дождавшись других, – громко произнесла Варвара, очевидно, перенося недовольство гостями на меня.

Вадим Маркович глядел именинником. Он с аппетитом слушал мрачные шутки гостя, гладил его нежными взглядами, сиял. Еще не окончился обед, а он уже предложил «седлать коней» и ехать в его любимую пиццерию где-то под Бастией.

Свет фар шарахался по ночному саду, налетел на скалу и наконец нащупал дорогу. Мы ехали в микроавтобусе Сильвермана вчетвером: Крэм, Варвара, я и сам Роман за рулем. Едва тронувшись с места, Сильверман включил музыку и принялся ей подпевать, иногда перебивая собственное пение замечаниями. Разговаривали в основном они с Вадимом, а мы с Варварой прислушивались к их разговору, глядя в рвущуюся за окном ночь, в которой едва угадывались черные горы. Сильверман, то и дело сбиваясь на пение, рассказывал, как нахватал кредитов, впал в тревожность, перестал спать, продал московскую квартиру, купил микроавтобус и пустился в дорогу. Сказал, что только дорога его успокаивает.

– Прекрасно, Роман. Вы богаче меня, у вас крупная фирма, вся нефтянка за вами, и тревожиться вам не о чем, – сказал Крэм. – Вы даже костюмы шьете своим психологам.

– Костюмы – ерунда. Я им третий месяц зарплату плачу, хотя работать никто не работает.

– Так гоните их в шею.

– Они из-за меня не работают. А я за своих мартышек сам отвечаю.

Беседуя с Сильверманом, Крэм изменился. Сильверман циник, поэтому стал циником и Вадим Маркович, причем выбрал роль циника более прожженного, бесшабашного, беспринципного, чем собеседник.

Вдали показалась гора, унизанная огоньками, а где-то внизу пронесся поезд, волоча по насыпи голубые квадраты, точно выводок воздушных змеев.

– А уж от женщин у вас отбоя нет, – продолжал профессор.

– Что толку-то? Двух я не потяну, а если одну взять… Какую ни выберешь, в любом случае проиграешь.

Я хмыкнул. Варвара злобно сверкнула на меня глазом. Как будто это я, а не Роман Сильверман, сокрушался о невозможности выбрать сразу двух женщин.

– Заведите третью любовницу, – совсем распоясался Вадим Маркович.

– Роман, как вы можете так рассуждать? У вас молодая прекрасная жена… – не выдержал и вклинился в их беседу я.

– Она мне не жена.

– Она родила вам сына.

– Если бы не сын, кто бы стал с ней возиться!

– Почему бы вам не довольствоваться одной семьей?

Крэм и Сильверман хихикнули в унисон.

– Если Танька устроится на работу в течение месяца, пусть живет. Если нет, пойду к бывшей. Она меня и накормит, и приголубит. У нас с ней тоже сын, кстати.

Крэм хмыкнул и хлопнул Сильвермана по плечу:

– И третью любовницу. Плюс пусть ребенка родит. Дети – всегда хорошо!

– Дети – это прекрасно, – подтвердил Сильверман. – Так как насчет четырех миллионов на полгода?

– Свободных денег нет, Роман. Эмпатико – бездонная яма. Да вот и работников новых нанял, высокооплачиваемых, – Крэм с усилием обернулся к нам с Варварой и подмигнул.

Сегодня советы профессора не вызывали у меня ни понимания, ни сочувствия. Из двух имеющихся жен выбрать третью, неизвестную? И она, эта третья, тоже родит ребенка, а потом будет бороться за право находиться рядом с мужем-любовником-подарком? Вдруг я сообразил, что ведь именно так устроился сам Вадим Маркович, окруживший себя женами-соперницами, каждая из которых родила ему по ребенку и считает себя слишком интеллигентной, чтобы ревновать, хотя и продолжает тайную борьбу за господство над Крэмом. Вдобавок неизвестно, ограничиваются ли они Вадимом Марковичем или у каждой тоже есть запасные мужья-любовники-соперники. От этих мыслей в голове понеслась такая круговерть, что захотелось срочно выскочить из машины и пройтись в одиночестве по ночным горам, через плотный зимний ветер.

Пиццерия «У Джеминини» оказалась современным ангаром с пластиковой мебелью, громкой эстрадной музыкой и усталыми официантами. Пицца, впрочем, была превосходной.

На обратном пути Сильверман снова включил музыку, и через полминуты я с удивлением заметил, что Варвара подпевает вместе с водителем. До тех пор всем видом она показывала, что не одобряет ни вольных суждений психолога, ни его музыки, ни его манер. В полумраке салона я видел, что ее лицо теперь стало тихим и мечтательным. Песня кончилась, началась другая.

– Я, Роман, видите ли, близко знавала этого музыканта, а его девушка была моей лучшей подругой, – сообщила Варвара Ярутич, перекрикивая песню.

– Лилю? Ты знакома с Лилей? – спросил Сильверман, не оборачиваясь.

Варвара выдохнула «ого» и посмотрела в Сильверманов затылок по-новому. Оказалось, прежде Сильверман подолгу гостил у Дульских в Вяхирях, знает почти всех вяхиревских обитателей, а с Ярутичами не знаком только потому, что в те времена Варя с Лилей были в ссоре. От воспоминаний в салоне микроавтобуса сделалось тесно, причем обоим вспоминавшим те давние события доставляли удовольствие. Теперь помалкивали мы с Крэмом.

Варвара и Сильверман наперебой рассказывали о концертах в «Мастерской», о поездках на гастроли, о выходках Лили, о новых женщинах музыканта по имени Сеня Паприка. Я смотрел то за окно, то на строгий профиль возлюбленной и все пытался понять, отчего вдруг Варвара, суровый моралист, за несколько мгновений, точнее за несколько нот напрочь отказалась от своих приговоров. Много раз приходилось мне слышать рассказы о Лиле, которую Варвара считала вздорной скандалисткой, несправедливой особой, то и дело оскорблявшей и Варю, и все семейство Ярутичей. Еще десять минут назад моя подруга смотрела на Сильвермана как на воплощение всех отвратительных качеств, присущих мужчинам. А теперь, сам того не ведая, циник Сильверман оказался вестником юности, бурной весенней глупости давних лет, прежних волнений, минувших открытий.

И уже не важно было, что говорил этот человек пять минут назад и кем стали за годы он и сама Варвара: сейчас им пел голос из канувших времен, из тех Вяхирей, какие уже не вернуть, пел о той Варваре, по которой нынешняя успела порядком соскучиться.

Утром, оглядевшись по сторонам, Крэм сказал: пока здесь гостит Роман, нужно разговаривать с ним, вытаскивать из него советы, а еще лучше – завербовать для будущей работы.

– Если он