Волчок - Михаил Ефимович Нисенбаум
Варвара, видя каждый новый снимок, произносила «да!» или «о!», я умолк. Но Кирилл, кажется, не замечал этих перемен. Дирижируя бокалом рапаче, он весело рассказывал о звонке из управления делами президента, о встречах с сенаторами, о сожалениях патриарха, мол, надо было обратиться к нему, Кириллу, – сколько всего можно было сделать по-другому! Возможно, именно благодаря таким рассказам Крэм и пригласил Кирилла в Эмпатико. А еще благодаря неистребимому дружелюбию Виноградского, способности быть легким человеком, очаровательным собеседником. Кирилл из тех людей, которые умеют в считанные минуты подружиться, а дружеское расположение – главный капитал. Стал ли Виноградский от таких мыслей менее интересен и симпатичен? Вовсе нет. Если вокруг тебя теплеют люди, мысли, чувства – ты талантлив. Таланты меня покоряют, этот – в числе первых.
– За самого красивого в мире декоратора! – провозгласил Вадим Маркович, и все, кроме Лиды Гапоевой, посмотрели на Варвару.
Лида Гапоева, поставив бокал на стол, захлопала в ладоши.
Виноградские уезжали ночью, мы попрощались, обменявшись адресами, рукопожатиями и поцелуями.
– Какой он милый! – сказала Варвара, проходя по ночной террасе; через шаг каблуки ее подламывались, она всплескивала руками и говорила «ох». – Не знаю, как теперь буду без него.
– Но работы у него…
– Ох! – выдохнула Варя, хотя каблук у нее не подламывался.
Еще два часа она советовалась по телефону с Ольгой и Николь Григорьевной, соглашаться ли на работу. Из этих разговоров, под которые я и уснул, становилось понятно, что решение Варвара уже приняла, а совещание с родственниками нужно для того, чтобы семья смирилась с уже принятым решением.
14За завтраком было совсем мало людей, и Крэм приуныл. Ему необходимо поддерживать вокруг себя высокий уровень людского шума. Может, именно поэтому он предложил съездить в Ареццо на блошиный рынок. Я решил остаться в усадьбе, и это был лучший день итальянской поездки, потому что иногда безлюдье – прекрасная возможность для человеколюбия. Поднимаясь по крутой горной тропе, я видел, как близко пасутся крутолобые облака, как пестры заплаты наделов на склонах соседних гор, пил сухой радужный воздух. Когда мне хотелось петь, я пел, когда хотелось остановить время, застывал и упирался взглядом в какое-нибудь деревце. А ведь где-то здесь в рубище из грубой мешковины мог пройти и веселый святой, тощий, как скелет, брат птиц, цветов, солнца и волка.
Вернувшись в Эмпатико, я скучал по Варе. Потому что когда Варя рядом, по ней не соскучишься.
Мимикрия двенадцатая. Все психологи – психи
1С отъездом Лиды профессор сник. Часами мешковато сидел у погасшего камина, уставившись в одну точку, на вопросы не отвечал или отвечал коротко, с неудовольствием. Он постарел лет на десять, а вместе с кажущимся возрастом набрал старческой капризности. За столом молчал, и чем больше пытались его развлечь, тем угрюмее он становился. Трактор притих, албанцы перестали перекрикиваться, немногие оставшиеся обитатели Эмпатико разбрелись по своим комнатам.
После обеда переменился ветер. Он рвался из низин к горе Субазио сквозь оливковые рощи, бодал стены и так тряс окна, что тряслись заодно и мы. Эмпатико зашумело, наполнилось движением, я собственными глазами видел, как от пинков сильного воздуха по дорожкам катится мелкая щебенка. За этим гулом никто не расслышал, как в поместье въехал микроавтобус, попетлял по склону и причалил к гаражу.
Мы работали в коттедже. Варвара, сидя на корточках, наносила разметку узора на новые наличники, а я описывал топ Эквилибр. Описание выходило не менее кудрявым, чем Варварины узоры.
– Не загораживай мне тень! – с натугой ворчала Варвара, когда я вставал из-за стола.
Стемнело. Ветер не ослаб, но выровнялся, отказался от порывов и дул сплошь, похожий на безводную реку шириной в мир. В Главном доме мы обнаружили перемену. Администратор Алена хлопотала на кухне, щебеча и пританцовывая. Крэм, хоть и сидел по-прежнему в кресле, был румян, улыбчив и сделал Варе ручкой крендель. Мы подозрительно посмотрели на помолодевшего профессора и чирикающую Алену, не видя причин для такой разительной перемены. Вскоре, однако, причина явилась сама, постучав в двери. Оказывается, по пути из Франции в Хорватию Эмпатико навестил Роман Сильверман.
Сильверман вошел в комнату, сутулясь и по-черепашьи втянув лысую голову в плечи. Он казался слишком крупным для большой комнаты и, возможно, вообще для любого закрытого пространства. Сильверман передвигался осторожно и мягко, как если бы неловким движением мог снести стену дома, а то и гору Субазио. На его великанском теле была домашняя рубашка в крупную клетку и просторные штаны, державшиеся на широченных подтяжках.
– Здравствуйте, уважаемые! – сказал Сильверман, улыбаясь защитной улыбкой сыщика. – Вы бы, Вадим Маркович, еще на вершине Джомолунгмы домик построили, чтобы не упрощать задачку. К вам бы в гости одни альпинисты да орлы-стервятники вскарабкивались.
Голос у глыбы-Сильвермана был сдавленный, карликовый, точно внутри его томился другой, крохотный человечек.
– А вы, Роман, конечно, предпочли бы палатку на Трафальгарской площади, – ласково хихикнул Крэм.
– Я вообще не пользуюсь в последнее время недвижимостью, вы же знаете.
С появлением Сильвермана в комнате стало так мало места, что почти невозможно было разглядеть его жену, деликатно улыбающуюся в его тени. А может, она и была его улыбающейся тенью. У подножия этих двоих мы видели необыкновенное существо лет пяти с голубовато светящимся лицом Рафаэлева ангелочка. Существо кротко взирало в экран планшета, музицируя по нему маленькими пальцами, отчего планшет время от времени квакал, булькал, позванивал или играл коротенькие песенки. Было очевидно, что и сама комната, и новые люди не могут соперничать с планшетом, а потому не заслуживают внимания светящегося мальчика. Разве что мы научились бы так же привлекательно булькать, квакать и петь коротенькие песенки. Жену Сильвермана зовут Татьяной, и она ему не жена. У мальчика много имен: Кролик, Наследник, Солнечный, Тихоня. Главного имени я не запомнил, им мальчика звали, только когда он спал.
Роман Сильверман боялся покоя, тишины и бездействия. Поэтому он либо беспрерывно разговаривал, либо листал что-то в телефоне, либо собирался в дорогу. Вот уже три месяца подряд Сильверман с семейством колесил по дорогам Европы, переезжая из города в город, из страны в страну. По пути делал сотни, тысячи фотографий и все их отправлял в интернет. Ночевали в мотелях, еду готовили прямо в микроавтобусе.
От Сильвермана исходило ощущение неуюта, хотелось то ли отсесть подальше, то ли ненадолго выйти из дому и подышать горным ветром. Со своей сдавленной улыбкой он говорил:
– Не знаю, Вадим Маркович, как поступить. Надо положить на счет четыре миллиона, а у меня долгу на девятьсот тысяч. У вас нет четырех миллионов до будущей пятницы? – Не дожидаясь ответа, он продолжал: – Моя бывшая жена Катька хочет от меня ребенка. У нее своя фирма – фармацевтика, пилюльки, дурь, дерьмо.
