В мечтах о швейной машинке - Бьянка Питцорно
Прошло уже несколько дней. Всё время, что девочка была в школе, я проводила дома за шитьём, размышляя о случившемся в поезде. И, хотя злость на Гвидо никуда не исчезла, стоило мне вспомнить его взгляд, его голос, как сердце заходилось от нежности.
Около половины второго, когда я заканчивала вышивать последнюю простыню, в дверь постучали. Открыв, я с некоторым досадой увидела Ринуччу, «молодую» служанку Дельсорбо, и внутренне напряглась, готовая с ходу отвергнуть любое предложение. И предложение не замедлило поступить, но с несколько неожиданной стороны – от донны Лючинии.
– Дон Урбано умирает, – сообщила Ринучча. По её тону я поняла, что о моих отношениях с Гвидо и о том, что мне уже известно о болезни хозяина, она не знала. – Кирика от его постели не отходит, совсем отчаялась, бедняжка...
«Добрый и верный раб»[13], – непроизвольно всплыли в голове строки из Писания. Вот только с чего бы Ринучче упоминать о страданиях Кирики? Что такого любопытного в этой детали?
– Донна Лючиния, должно быть, в отчаянии, – ответила я. – Потерять ребёнка – это так тяжело. Особенно когда тебе самой сто лет в обед.
– Донна Лючиния хочет, чтобы ты зашла подшить погребальный покров шёлковым галуном: пообтрепался он со времён донны Виттории. Если не в ночь, так завтра тело придётся выставить для прощания, и всё должно быть готово.
Она так и стояла, спрятав руки под фартук: ждала, пока я отложу шитье и начну собираться. Ни малейшего колебания, ни малейшего сомнения в моём согласии: я ведь всегда приходила, когда меня звали, а на сей раз дело и впрямь было срочным.
Как я могла отказать, не объяснив, что произошло между мной и доном Гвидо?
– Я взяла помощницу. Пусть она сперва из школы вернётся, до тех пор никуда пойду.
– Донна Лючиния не обрадуется, если ты заставишь её ждать, – хмыкнула Ринучча, удивлённая и раздосадованная тем, что приказ хозяйки не был исполнен в мгновение ока. Я же тем временем лихорадочно размышляла, каким ещё предлогом могла бы воспользоваться, чтобы не идти. Отказать без причины значило бы нажить себе очень могущественного врага. Донна Лючиния пустила бы слух, что я ненадёжна, капризна, что на меня нельзя рассчитывать, и я потеряла бы клиентуру. А один только Бог знает, как мне сейчас, с Ассунтиной на руках, нужны заказы.
– Ну же, шевелись, – сурово прикрикнула на меня Ринучча. – Не слышишь, вон она возвращается, девчонка твоя?
В переулке и впрямь послышались голоса ватаги ребятишек, запрудившей всю мостовую. Кто-то оглушительно вопил: «Мам, я есть хочу!»
Не прошло и минуты, как на пороге в наглухо застёгнутом пальто инженерской дочки и красном шарфе, обмотанном вокруг головы, возникла Ассунтина. Рекомендации врача она восприняла буквально, да и пальто, по правде сказать, прикрывало её куда лучше, чем шаль. Сложив букварь и тетрадь на стул, она вопросительно уставилась на Ринуччу.
– Мне нужно пойти поработать. В шкафу на кухне есть хлеб и сыр. Молока себе сама согреть сможешь? А после сиди дома, пока не вернусь, – на всякий случай я надела ей на шею шнурок, к которому привязала запасной ключ. – Никому не открывай. И швейную машинку трогать не вздумай!
С этими словами я захлопнула дверь и бросилась догонять Ринуччу. По пути на виа Чезаре Баттисти у меня сложился план, как вести себя, если столкнусь с Гвидо. Сделаю вид, что мы не знакомы, решила я. Разумеется, заговорить со мной при бабушке он не осмелится. Отчаяние прошло, я снова набралась смелости. И двигала мной в первую очередь обида, даже почти злость: вот до чего довёл меня этот синьорино-обманщик, благородный дон, не стоящий и кончика моего мизинца!
Ринучча, как обычно, впустила меня через чёрный ход и провела прямо на кухню, где мы обнаружили заплаканную Кирику, вцепившуюся в большое покрывало из тёмно-красного дамаста, которое мне и предстояло подшить.
– Отослала меня, – едва выговорила она сквозь слёзы. – Донна Лючиния... Велела уйти: мол, в последние минуты рядом с доном Урбано должна остаться только семья.
Я попыталась её утешить, заметив, что это не кажется таким уж нелогичным.
– А эти родственнички из Ф.? – не унималась Кирика. – Налетели, будто стервятники, ещё со вчерашнего вечера, а ведь лет десять как не показывались. Плевать им было на дона Урбано! И ничего, их она пустила. Доктор ещё у постели, священник... И только меня, меня одну, нужно было прогнать прочь, точно пса шелудивого?!
– Хватит, услышат! – оборвала её Ринучча. Но дверь, отделявшая господские покои от комнат слуг, была заперта и не пропускала ни звука. У меня забрезжила надежда успеть закончить работу и уйти, не встретив никого из хозяев. Бог даст, Гвидо даже не узнает о моем визите. И потом, можно остаться в кухне, где вероятность столкнуться с ним куда меньше, чем сидя в одиночестве в комнате для шитья. Да и присутствие обеих служанок придало мне уверенности.
Забрав у Кирики драгоценное полотно, я первым делом осмотрела края: кое-где шёлковый галун практически оторвался, а в других местах истёрся так, что залатать не получится, придётся заменять. Впрочем, обе женщины и сами это понимали, а потому купили ещё моток; приготовили также катушку ниток нужного цвета и игольницу. Сев спиной к двери, я принялась осторожно спарывать тесьму, стараясь не повредить ткань, тоже очень ветхую. Работа эта была несложной, но кропотливой и требующей сосредоточенности. Галун прошивали вручную крохотными потайными стежками: швейная машинка
