Я мог бы остаться здесь навсегда - Ханна Гальперин
Когда мы вошли, на расположенной в глубине зала сцене три студентки визжали в микрофоны Bad Romance Леди Гаги, а их друзья, занимавшие несколько рядов у самой сцены, вопили и подпевали.
– Зачем мы сюда пришли? – спросила я Чарли на ухо, озираясь по сторонам.
Тут полно было ребят с младших курсов, и я испугалась, что наткнусь на кого-нибудь из своих студентов, что они увидят меня с Чарли.
– Садись. – Он подвел меня к одному из свободных столов в передней части бара, в стороне от сцены.
Затем подошел к парню, работавшему у стойки доставки, – караоке, по-видимому, тоже занимался он. Чарли с минуту поговорил с ним и остался стоять у стойки, глядя на сцену.
Когда девушки закончили петь, зал взорвался аплодисментами. Парень за стойкой кивнул Чарли, и тот направился к сцене. Куртку снять ему в голову не пришло.
Он обеими руками вцепился в микрофон, словно боялся упасть. И когда из динамиков зазвучали первые аккорды That’s life Синатры, поднял глаза на меня.
– Эта песня звучит для милой девушки, что сидит вон там, – чересчур громко проговорил Чарли в микрофон.
И указал на меня. А потом запел.
Кажется, кроме меня и парня за стойкой, никто больше его не слушал, никто не обращал внимания. Студентки допели, и их подвыпившие друзья, смеясь и болтая, снова набросились на пиво и лапшу. Какое им было дело до мужчины тридцати одного года в огромном пуховике. Но Чарли, кажется, это не волновало. Куплет следовал за куплетом, он не останавливался, не сбивался. Может, из-за адреналина, я не знаю. Горели уродливые неоновые огни, все вокруг галдели и хохотали, и я даже под страхом смерти не смогла бы сказать, хорошо он поет или плохо.
Я невольно сползла пониже на стуле. Что, если все это время я неверно его оценивала? У меня в квартирке и у него в тихом загородном доме его голос казался мне волшебным. Теперь же, в реальной жизни, я отчетливо видела, что он под кайфом, весь взмок и явно давно не мылся. И что слушаю его только я. И тем не менее он ни разу не сфальшивил, и его голос перекрывал шум разговоров и пьяный смех.
Песня окончилась. Я зааплодировала, стараясь не обращать внимания на пылающее лицо. Чарли подошел к моему столику.
– Было здорово!
Я поцеловала его. Губы отдавали чем-то металлическим, как бывало всегда, когда он употреблял.
Прежде чем уйти, я бросила взгляд на парня за стойкой. Хотелось понять, что он об этом думает. Считает ли Чарли психом или самым талантливым из всех, кто сегодня выступал. Может, он даже самый гениальный их посетитель за целый год! Я верила, что он скажет мне правду, которую не услышишь от Вивиан, Уилсона, Бена или Фэй. Но парень на нас уже не смотрел, занялся следующим клиентом.
23
Я начала писать рассказ об алкоголичке, которая старается держаться ради семьи, но постепенно все больше опускается. Пьяная ложится спать, пьяная садится за руль, пьяная помогает детям делать уроки. Ходит пьяная на работу, на родительские собрания, в гости, к врачу. Постоянно пьет, а дети ничего не замечают. Даже не знают, что всего пару раз в жизни видели мать трезвой. А потом она исчезает.
В процессе работы над рассказом я позвонила отцу.
– Что-то случилось? – спросил он, подняв трубку.
Я звонила ему крайне редко.
– Все в порядке. Просто хочу спросить кое-что про маму.
– Оу.
Судя по звукам в трубке, он встал и вышел в другую комнату. Наверное, Моника была рядом. При ней он никогда о маме не говорил, будто боялся ее оскорбить.
– Мама была алкоголичкой?
Отец крякнул. Иначе и не описать звук, который он издал.
– Алкоголичкой? Нет-нет, твоя мать не была алкоголичкой. С чего ты так решила?
– Ну была же у нее какая-то проблема, разве нет?
– Лея, я давно уже перестал пытаться понять твою мать.
– Да, но…
– Она человек со странностями. Не ломай над этим голову. – Отец заговорил преподавательским тоном.
– Ладно.
– Лея, помни одно, ты не виновата, что она ушла, – торопливо добавил он, видимо, вспомнив пассаж из какой-то книги по психологии.
– А ты не знаешь, чем она занималась по выходным, когда уезжала из дома? Может, встречалась с кем-то? Или отправлялась в какое-то определенное место?
– Не знаю. Она просто говорила, что ей нужно исчезнуть, – удивленно ответил он. – Жаль, что на тебя это произвело такое сильное впечатление. Нужно мне было поговорить с тобой и твоими братьями, но я сам не понимал, что происходит. И не знал, что вам сказать.
– Все нормально, пап, – постаралась заверить его я. – Это же естественно, что, не зная ответов, я начинаю додумывать.
Несколько секунд он молчал.
– Пап?
– Поверь, я отлично понимаю, – наконец отозвался он.
Повесив трубку, я удалила из компьютера наполовину написанный рассказ.
За всю неделю я чувствовала, что занимаюсь чем-то реальным, только когда вела занятия у студентов. Здесь, по крайней мере, важно было, нормально ли я спала ночью, успела ли поесть и как себя чувствовала.
Только постоянные сообщения от Чарли раздражали. Иногда, видя, как мигает в сумке телефон, я представляла, что он сидит где-то в машине и ждет, когда я закончу вести урок, чтобы мы снова вернулись к нашему призрачному существованию. Однако моя жизнь здесь, в аудитории, где мы со студентами на одном языке обсуждали появившиеся за это время общие темы, казалась куда более настоящей, чем та, с Чарли. Разговоры с ним растворялись мгновенно, как струйка дыма от сигареты. Он всегда был рядом и в то же время где-то далеко.
Друг Чарли Денни жил в той части Мэдисона, где я никогда не бывала, – за университетом, за обоими озерами, кофейней и студгородком. Его белый домик в хлопьях облупившейся краски стоял у шоссе возле автомастерской. Машины во дворе не было, зато там громоздились куча хлама – мангал, шезлонг, полуспущенный надувной бассейн, мусорные баки.
Мы ехали в Норрис-корт из дома родителей Чарли, и он сказал, что ему нужно что-то завезти Денни.
– Я сейчас вернусь, – пообещал он, паркуясь у дома.
– А мне нельзя зайти?
– Это всего на пару минут.
Чарли не стал глушить двигатель. Подбежал к дому, постучал. Дверь открылась, и он исчез внутри.
Через двадцать минут он наконец снова появился во дворе вместе
