Зови меня Яга - Ольга Шильцова
«Я и эту историю знаю!», – чуть не сказала я вслух, но вовремя спохватилась, дав Птицелову договорить.
– Когда птиц не стало, гусеницы и саранча сожрали посевы крестьян. Людям было нечего есть. Я своими глазами видел, как они жуют насекомых, но всё-таки многие умирали от голода. Тогда император повелел найти меня снова и обещал отдать всё, лишь бы пернатые вернулись на его земли.
– Никогда не думала, что моим мужем станет повелитель птиц, – призналась я и прижалась губами к его ладони. – Я долго думала, почему тебя нет в историях, которые знаю, и, наконец, вспомнила одну. Иван Царевич и Белый Полянин.
– Без Ивана-то никак? – цокнул языком Птицелов, но я не обратила внимания:
– Бабу Ягу там убивают, но это не важно. В той сказке мы оба старые! Значит, проживём долго?
Птицелов наклонился, и поцеловал меня в висок. Сил шевелиться не было, но мои губы растянулись в довольной улыбке. Я спала и уже не слышала тихие слова Птицелова:
– Может, то были не мы, Яга. А наши потомки. Но есть ли разница? Мы живём в наших детях, и в детях детей – и так покуда род не прервётся.
Радомир смотрел на спящую женщину. Во сне, когда отступали заботы и тревоги, её лицо казалось совсем юным. Он положил руку на край колыбельки и улыбнулся, услышав тихое предупреждающее гудение Баюна.
– Маленькая горлица скоро проголодается, и я её заберу, – урезонил кота Птицелов. – Будешь защищать её, как Ягу? Будешь. Но не от меня.
Заповедный лес был полон звуков, но, в то же время, там царила тишина. Макошь качалась над тёмной рекой. Качели свисали с длинной ветки у самой воды. Лицо богини было задумчивым и печальным.
– Так она не умерла? – строго спросила она у мужа, глядя в его уставшие глаза. Тот отрицательно помотал головой, отвёл взгляд в сторону.
– Эта женщина должна была погибнуть, сам знаешь. Не в родах, так от кровотечения после.
– Знаю, – кивнул Велес, опустив руку на мохнатый медвежий загривок – не то гладил зверя, не то опирался на него.
– Тогда зачем?! – гневно крикнула Великая Ткачиха. – Достаточно было спасти младенца.
– Он всё-таки мой сын, – виновато ответил старик, которого Птицелов знал под именем Власий. – Я не смог обречь его на страдания снова.
– Равновесие нарушено, – нахмурилась Макошь, и Велес улыбнулся:
– Знаю, любимая. Не сердись. Я готов был заплатить. Моё время пришло, – с этими словами он подтолкнул могучего медведя в сторону леса, и зверь, смешно переваливаясь с боку на бок, исчез в чаще. Велес же развернулся и зашагал босыми ногами по траве. На середине луга старик раскинул руки, поднял лицо к небу, подставляя ласковому майскому солнцу, и закрыл глаза.
Ноги его погрузились глубоко в землю, морщинистая кожа покрылась корой, вытянулись ветвями пальцы. Посреди поля стояла, откуда ни возьмись, могучая сосна – в этом облике обрёк пребывать себя Велес на долгие годы, пока не настанет пора пробудиться.
Глава 43
Князь Василий внимательно смотрел на занятия сына, ставшего из разочарования главной его надеждой – вторая жена пока не подарила ему наследника. Как умный правитель он не выделял особо никого из челяди, но старался, чтобы молодой сокольничий всегда был рядом с княжичем. Богдан Щукин глянулся ему не за умения, хотя, стоило признать, дело своё парень знал. Князь разглядел в нём другое – такую преданность, что не купишь деньгами. Многие любили Богдана за весёлый нрав и доброе сердце, но князь знал – нож в спину можно воткнуть и с прибаутками, не за это следовало ценить людей.
Стрела вонзилась в самый центр мишени, и князь одобрительно кивнул. Может быть, из Мяуна и выйдет толк, но на одного человека никогда нельзя надеяться. Нужны и другие сыновья. Внезапно Василий столкнулся взглядом с Богданом. Этот парень всегда чувствовал, когда на него смотрят – то ли родился с таким даром, то ли пёс его предупреждал, даром что беспородный, умён на диво. Сокольничий смотрел спокойно и внимательно. Князь кивнул и первым отвёл глаза. Богдан был предан не ему, а сопляку, чудом научившемуся говорить. Что ж, пускай.
Василий скривил губы в усмешке, вспомнив, как Богдан явился ко двору в нарядном кафтане на тонконогом скакуне и с соколом на рукавице. При том назвался крестьянским сыном – и дружинники со смехом посоветовали ему врать убедительнее, да не завираться.
– Птицелов мой наставник, а Яга – названая матушка. Оба советовали говорить одну лишь правду, – улыбнулся наглец. Усы у него едва пробивались над верхней губой. – Я приехал повидать братика и служить ему, если князь дозволит.
– Я князь, – отозвался тогда Василий, и сурово добавил: – И служат здесь мне, более никому.
Услышанные имена были ему хорошо знакомы. «Не поссориться бы с соседом», – мелькнула мысль в голове, да и пропала, когда сын, вышедший на крыльцо, вдруг бросился обнимать пришельца. «Иван с Птицеловом в ссоре, зато в Берендеевом царстве сестрица Василиса благоволит обоим чародеям», – князь оглаживал бороду, размышляя.
– Не сомневайся, князь! – поклонился учтиво молодец. – Глядишь, ещё пригожусь.
С тех пор зима дважды сменяла лето. Одно верно – о решении своём князь ни разу не пожалел. Богдан прижился. Через пару лет женить бы парня, и пустит здесь корни окончательно. Так размышлял князь, но в любые его мысли неизменно закрадывалась тревога – а будет ли кому под венец идти. Война подбиралась к маленькому княжеству. Скоро соберёт кровавую жатву за все спокойные годы. Только сильные соседи пока заслоняли Василия и его земли от орды. Гонец от Берендеева царства пылко убеждал объединить силы, но такие решения не принимаются в спешке. Князь пока не решил, как быть со степняками – биться или же откупиться.
Очередная стрела княжеского сына вонзилась в цель. Птицелов моргнул и жадно вдохнул солёный воздух, возвращаясь к реальности вокруг. Ветер трепал его белую рубашку, свинцовые тучи собирались над морем. Марья играла с пенистыми волнами, бегая у самой кромки воды. Радомир обернулся. Почти не хромая, Яга медленно шла по берегу, зарываясь в песок босыми ногами. Сына она взяла на руки, посадив на бедро, и Птицелов невольно залюбовался женой. Маленький Финист смеялся над чайками и лихо размахивал обслюнявленным пшеничным сухариком – дразнил птиц, несмотря на увещевания матери.
– Я-га! – раздался над побережьем крик Птицелова, полный звенящей радости, и я встрепенулась, помахала мужу рукой, ускорила шаг. С уходом Велеса я больше не знала, где искать безопасное место в этом мире. Для меня оно было рядом с Радомиром, остальное – лишь декорации.
Когда не осталось сомнений, что я беременна вновь, мы задержались на острове Сицилия. Здесь и родился наш сын, здесь Марья влюбилась в море и уже плавала лучше меня, не испытывая ни страха, ни смущения. Меня же восхищал Палермо – город, притягивающий ученых и творцов со всех краев земли, место, ставшее мостом между христианским и мусульманским миром. Здесь никого не удивляла пара чужестранцев, поселившихся в маленьком домике у вдовы рыбака. Никто не смотрел косо, не называл ведьмой.
Раздался пронзительный визг – волна накрыла Марью с головой и едва не потащила в море, царапая о прибрежные камни, но сильная отцовская рука вовремя подхватила неосторожную девчонку. Едва откашлявшись, та засмеялась от восторга.
– Иди-ка сюда, Марья Моревна! – услышала я голос Радомира. Птицелов подбросил дочь в воздух и поймал – оба были мокрые насквозь, когда я добежала, наконец, до этой парочки. Хотя и пасмурный, день был жаркий, но мои губы всё равно недовольно поджались – не хватало ещё простудиться!
– Не сердись, – покачал головой Птицелов, и я только вздохнула, шагая с ним рядом бок о бок. К нашему возвращению Мартина уже нажарила каких-то рыбёшек, которых сама и поймала утром, и немедленно отобрала у меня детей, причитая, что сеньор и сеньора погубят бедных ангелочков из-за своей беспечности.
– Хочу домой, – слова вылетели изо рта неожиданно для меня самой, и Птицелов взял меня за плечи, заглядывая в лицо:
– Что случилось? Я думал, тебе нравится
