Штандарт - Александр Лернет-Холения
Мы оказались в третьем подвале, края которого терялись в темноте. Мы рассчитывали, что уже скоро выберемся наружу, но нас постигло разочарование. Повернув налево, примерно через пятнадцать шагов мы обнаружили, что путь упирается в стену. Мы вернулись и увидели два дверных проема на другой стороне. Оба они, в свою очередь, вели в другие подвалы. Там мы снова не смогли обнаружить никаких признаков выхода. В стенах открывались все новые и новые проходы, которые вели в новые подвалы.
Мы посмотрели друг на друга. Спичка погасла, мы вновь оказались в кромешной темноте. Возникло опасение, что мы истратим их все раньше времени. Путь в верхний мир требовал больше сил, чем мы предполагали.
Казалось, что под дворцом какое-то бесконечное количество подвалов. Нужно было решать, двигаться ли дальше на свой страх и риск и израсходовать последние спички либо найти и зажечь что-то другое — щепу или стружку, чтобы подсветить себе путь. Что-то подходящее имелось в кладовке или в тех подвалах, по которым мы прошли ранее.
Антон сказал, что мы можем вернуться и взять во дворце свечей. Я хотел спросить его, не сошел ли он с ума. Но он быстро добавил, что в Конаке свечи есть во всех канделябрах. Все, что нужно сделать, это вытащить их. Теперь мы тоже вспомнили, что повсюду видели подсвечники со свечами, и, хотя это было рискованно, я предложил сходить за ними. Реза попыталась удержать меня и сказала, что будет лучше, если пойдет она, потому что она женщина, ее точно не схватят и не арестуют, даже если обнаружат. Ее там никто не знает, так что она всегда сможет сказать, что поднялась наверх из лазарета. Боттенлаубен высказался в том смысле, что все, кого заметят в комнатах, где был застрелен Сомерсет, обязательно будут арестованы, поэтому будет лучше, если пойдет он или я. Мы, по крайней мере, могли защищаться. В итоге решили, что пойдем я и Реза. Она выйдет из отопительного коридора, я подожду ее внутри, а она возьмет свечи из подсвечников. Если я увижу какую-нибудь угрозу для нее, то приду на помощь.
Мы приняли это решение в полной темноте. Реза и я забрали оставшиеся спички и двинулись в путь.
Мы миновали два подвала, когда Реза внезапно остановилась.
— Нам нужно поговорить.
— Ну? — спросил я и тоже остановился.
— Послушай, — сказала она, — я пошла с тобой не для того, чтобы взять свечи.
— В смысле? — я уронил свою спичку на пол, и мы оказались во тьме.
— Я просто хотела побыть с тобой наедине, — сказала она. — Я хочу поговорить с тобой без свидетелей.
— Говори, — сказал я. — О чем ты хочешь поговорить?
Она колебалась мгновение:
— Все больше не имеет смысла.
— Что больше не имеет смысла?
— То, что ты хочешь сделать. Пойми, нам отсюда не выбраться. Самое большее, что мы сможем, это — вернуться в Конак.
— Кто тебе сказал?
— Даже если ты выберешься, тебя тут же поймают.
— Ты думаешь?
— Да. Зачем тогда искать длинный путь? В тот момент, когда вы выйдете на улицу, вас все равно арестуют.
— Я сомневаюсь в этом.
— А я нет. Неважно, откуда вы выйдете. Так почему бы тебе просто не вернуться во дворец и не сдаться англичанам?
— Возможно, — ответил я, — что нам не удастся найти выход. В этом случае нам действительно придется вернуться во дворец. Но мы ни при каких обстоятельствах не будем сдаваться.
— У вас не будет выбора.
— Если нет, тогда мы попытаемся сбежать через сам Конак.
— Но тебя сразу же обнаружат.
— Тогда мы будем защищаться.
— Зачем? — закричала она. — Чего ты этим добьешься? Война подходит к концу! Англичанин это подтвердил. Было бессмысленно убивать его, гибель Аншютца тоже бессмысленна. Но, по крайней мере, тогда вы еще не знали, что отсюда нет выхода. Но теперь-то знаете. Я не могу понять, зачем подвергать себя опасности без всякой цели! Боттенлаубен, если хочет, может делать все, что ему заблагорассудится, но я не позволю тебе этого делать!
Она бросилась мне на грудь в темноте.
— Я люблю тебя! — воскликнула она. — У тебя нет права делать меня несчастной! Почему бы тебе просто не сказать англичанам, что ты сдаешься? Твое положение безнадежно. Вы не сможете оставаться здесь долго. А после войны пленных не будет. Почему вы хотите, чтобы вас ранили или убили? Разве ты не видишь, что совершенно бесполезно отстаивать дело, которое полностью проиграно?
Я помолчал мгновение, затем сказал:
— Реза, конечно, я не могу заставлять тебя, ты тоже в опасности. Так что, если ты не хочешь идти с нами, обещай мне, что, даже если тебя допросят, ты не выдашь нас. Тогда я позволю тебе пойти к англичанам…
— Что ты такое говоришь! Речь не обо мне! Это просто черт знает что такое! Почему тебе самому не пойти и не сказать, что ты сдаешься? Это из-за Боттенлаубена? Ты же тоже можешь не говорить, где он, если он не захочет пойти с нами! Он может попытаться выбраться самостоятельно. И его арестуют или убьют.
— Реза, — сказал я, — ты не понимаешь, о чем ты говоришь! Об этом не может быть и речи. Боттенлаубен — мой командир. И он им останется даже на Луне, не только в подвалах Конака. Пока мы с Боттенлаубеном существуем, существует полк. Даже если бы я захотел, я не мог бы принять решения, которое противоречит его приказам. Он точно не захочет попасть в плен.
— О, — воскликнула она, — я ненавижу его!
— Почему? Я уважаю его больше, чем многих других людей. Но даже если он приказал бы мне сдаться англичанам, я не смогу этого сделать.
— Почему нет?
— У меня наш штандарт.
— Штандарт?
— Да. Он у меня с собой. Я снял его с древка и теперь ношу с собой. Совершенно исключено, чтобы он попал в руки англичан. Пока я жив. Если меня поймают, штандарт попадет к ним. А я не позволю им меня схватить. Пока он у меня, я не сдамся. Им придется меня убить.
Наступила тишина.
— И что ты
