Я нашла его в Интернете - Хамуталь Бар-Йосеф
Я жила на Подоле. Некогда это был зажиточный, престижный еврейский квартал, теперь он превратился в трущобы, где штукатурка валилась с облупленных выцветших стен. Темнело в городе рано, тротуары были испещрены рытвинами, в двери парадного был сломан замок, обои на стене у моей кровати висели клочьями, в туалете не спускалась вода. Еда, которую мне удавалось купить на рынке, состояла из полугнилой картошки, пятнистых яблок, капусты, кочаны которой походили на отрубленные головы. И только черный хлеб, купленный в булочной, был замечательно хорош. Я тосковала по настоящему супу.
Я взяла у Анастасии номер телефона ее матери, Ольги Алексеевны Котляровой, и позвонила ей. Ольга сказала, что узнает меня без труда: она видела меня, когда декан и ректор показывали мне здание университета, в том числе библиотеку. Она заведует там отделом редких изданий.
3
Ольга Алексеевна пришла встретить меня на станцию метро, чтобы мне не пришлось плутать в поисках ее дома. В руке она держала белую гвоздику. Мать Анастасии была небольшая полная женщина, закутанная в длинную меховую шубу поверх строгого бархатного костюма зеленовато-серого цвета. На ней была хорошенькая шляпка из того же материала, украшенная белыми бархатными цветами, из-под шляпки поблескивали коротко подстриженные, светлые с проседью волосы. На стройных ногах, несмотря на мороз, были белые шелковые чулки и замшевые туфли на невысоких каблуках. Она улыбнулась мне, показав редко расставленные зубы и ямочки на щеках, превратившиеся уже в морщины. Ее зеленые глаза, притененные выцветшими золотистыми ресницами, непрерывно моргали. Глаза были глубоко запавшие, покорные, окруженные сетью жилок и морщин. Она взяла меня под руку, чтобы я не поскользнулась на зеркально отполированном ветром снегу, и привела в свою коммунальную квартиру, где у нее были две маленькие комнатки. Мы пили из хрустальных рюмок вишневую наливку собственного ее производства, в магазинах ведь сейчас ничего не достать. В фарфоровых тарелках дымился несравненный борщ, лоснились пельмени, тоненькие капустные оладьи, приборы были серебряные, украшенные коронами, фамильное наследство, и на десерт — благоухающий яблочный пирог с хрустящей корочкой.
Сперва мы поговорили о рецептах приготовления разных блюд, о том, каким бескультурным растет нынешнее молодое поколение, а затем Ольга рассказала мне о себе. Она уже лет двадцать как разведена. Ее бывший муж, известный философ и литературный критик, живет в Москве, занимается культурологией и семиотикой, пишет статьи на темы Средневековья. Он опубликовал книгу о парадигме смерти в древнеславянских культурах, о том, как изображается в различных культурах трагический переход из «этого» мира в «тот». Они встретились, когда Ольга училась на курсах моделирования одежды, а он был молодой демобилизованный солдат, потерявший на фронте ногу. Ее специальностью было моделирование шляп, но кому нужны были шляпы? Даже жены высшего партийного начальства носили тогда головные уборы только зимой, меховые или вязаные шапки. Ольга занималась домашним хозяйством, готовила, убирала, и это ей надоело. Просто было скучно. И она пошла учиться библиотечному делу. Ее приняли в аспирантуру в Москве, целый год она ездила из Москвы в Киев и обратно. Познакомилась с множеством интересных людей. «Всеволод начал ревновать, сделался скучен, просто невыносим. Настя родилась у нас после двадцати лет супружеской жизни, ее рождение было чудом. Она, конечно, сильно избалована, капризная немножко, но чудесная девочка, она — все мое счастье и моя надежда. Есть одна только проблема, понимаете… нет, вы не поймете… я, в моем возрасте, шестидесятилетняя баба, живу уже три года с мужчиной, его зовут Алексей. Он нефтяник, работает в Сибири, приезжает сюда раз в месяц, в два. Вы не поверите, он моложе меня на восемнадцать лет, и подумать только — любит меня! Он пьет, напивается, курит. Когда он приезжает, Настя сбегает из дому. Я так надеялась, что они поладят…»
Ольга замолчала, ее светлые, тонкие ресницы часто-часто затрепетали, словно от удара током. Глаза увлажнились, на щеках появилась легкая краска.
— Иногда мне хочется помолиться Богу, — прошептала она, — перекреститься, умолить Его.
И тут же, словно согнав с лица ненужную помеху, заговорила бодрым голосом:
— Мы с Настей очень любим музыку. Часто ходим вместе на концерты и в оперу. На той неделе дают «Хованщину», мы взяли билеты, но Настя уехала в колхоз. Не хотите ли пойти со мной? Грех было бы пропустить «Хованщину» в Киевском оперном театре. Я постеснялась признаться Ольге, что оперу видела только в кино.
Мы встретились в фойе театра. Ольга принесла с собой два букета цветов, один из них вручила мне. Многие зрители в зале, даже такие, что были одеты бедно и старомодно, держали в руках цветы, чтобы поднести их артистам по окончании представления.
В антракте я спросила Ольгу, почему Анастасия решила записаться на курс истории ивритской литературы. Ольга помрачнела.
— Вечно она ищет чего-то другого, — сказала она без улыбки, — вечно делает все наоборот. Все-то ей хочется чего-то необыкновенного, более интересного и даже опасного… Ничего не боится… У меня была сестра, покончила с собой… Так вот, Настя похожа на нее, та тоже любила экзотические языки, интересовалась ранним христианством…
4
Я побывала в гостях у Ольги еще несколько раз, познакомилась также и с Алексеем. Это был мускулистый загорелый мужик с круглой крепкой головой, покрытой коротко подстриженными волосами, с блестящими глазами стального цвета. Он ходил в плотно обтягивавшей тело майке, «принимал» невероятное количество водки, курил вонючие сигареты без фильтра и смотрел на Ольгу плотоядным взглядом. Как только он являлся, Анастасия уходила из дому, ночевала у подруг.
Когда я болела — а в Киеве легко заболеть, со времен Чернобыльской катастрофы в здешней воде и в воздухе остаются следы повышенной радиации, — Анастасия навещала меня, приносила лекарства, молоко, печенье, электрические лампочки, все то, что невозможно было тогда купить ни в одном магазине, даже в «Березке», где спиртные напитки, шоколад, сигареты и прочие товары продавались за доллары. Однажды она с гордым и таинственным видом принесла мне кусок сыра. Ее отец не сообщил властям о своем разводе, чтобы его бывшая жена могла по-прежнему покупать продукты в специальном магазине для инвалидов Отечественной войны. Я расплачивалась уроками иврита, никакой иной платы они не соглашались принять.
— Моя мама — замечательная женщина, — сказала Анастасия, — вот только Алексей… — Она вдруг наклонилась ко мне и своим детским голоском просвистела мне в ухо: — Я его ненавижу! Ненавижу!
Лицо ее побледнело, на нем ярко выступили веснушки, глаза наполнились слезами и зеленой яростью.
Года через два я
