Французская косичка - Энн Тайлер
А Магда тем временем рассказывала Мерси про открытие выставки, куда было приглашено множество людей, включая некоего мужчину по имени Брюс, с которым они обе, видимо, были знакомы с давних пор.
– И он, разумеется, купил одну из твоих картин, – сказала Мерси таким тоном, что сразу становилось ясно: конечно же, нет.
А Магда ответила:
– Да если бы. И он, как водится, раскритиковал буфет.
– Да ладно!
– «Милая барышня, – сказал он официантке, – умоляю, не говорите, что у вас тут нет красного вина».
– Ой, как я люблю, когда люди верны себе, – улыбнулась Мерси.
– Я тоже, особенно когда они верны себе в скверных чертах. А знаешь, что я люблю по-настоящему?
– И что же?
– Что в кои-то веки это не я мерзкая зануда.
Тут обе они радостно захихикали, склонившись друг к другу, как две школьницы, а Кендл смотрела на них, смущенно улыбаясь.
Когда принесли еду, разговор перешел на живопись Мерси. Она по-прежнему рисует портреты домов? Пользуются ли они спросом?
– Не-а, – небрежно бросила Мерси. – Так, мелкие заказы, там и сям, чаще всего откровенно заурядны, хотя время от времени попадаются любопытные экземпляры, с собственным характером.
Для Кендл это звучало одновременно скромно и немножко хвастливо, поскольку на самом деле заказы у бабушки бывали вовсе не «мелкие, там и сям», а скорее один-два, между которыми Мерси месяцами рисовала исключительно для себя. Но Кендл была рада, что бабушка умеет отлично работать на публику. Ей не хотелось, чтобы Магда начала жалеть Мерси.
Вместе с сэндвичем Кендл подали картофельные чипсы, но класса люкс – толще обычных, с аккуратной полоской кожуры по краешку. Хотя соли могли бы и не жалеть. А в креветочном салате попадались странные кусочки чего-то маринованного. Но зато Мерси очень понравились гребешки.
– Дома никогда не заказываю гребешки, – призналась она. – Они их всегда передерживают. Так что если не готов жевать резиновых моллюсков, приходится ехать в Нью-Йорк. – И, шутливо подтолкнув локтем Магду, добавила: – Робин утверждает, что он терпеть не может путешествовать, потому что еда повсюду непривычного вкуса, не такая, как в Балтиморе. Говорит, никогда не знаешь наверняка, чем тебя накормят.
И обе опять захихикали.
– Ох, боже ты мой, – покачала головой Магда, успокоившись. – Милый Робин.
– Когда наш внук уехал учиться за границу, – продолжила Мерси, – родители подарили ему специальные часы с двумя циферблатами, один для тамошнего времени, а второй – время дома. И Робин сказал… – Тут она свела брови к переносице, изображая недоуменный взгляд. – Сказал: «Зачем это? Полагаю, человек всегда знает, сколько сейчас времени у него дома».
Магда расхохоталась, Мерси выглядела ужасно довольной.
– Правда же? – обратилась она к Кендл.
Кендл, которая не припоминала такого разговора, улыбнулась, но промолчала. Она даже не помнила внука, который учился за границей. (Может, это про ее брата Эдди? Это он любит учить всякие иностранные языки.) Она просто гораздо младше остальных, в этом вся беда. Она безнадежно юна и неопытна, и вечно невпопад, вечно не догоняет. Но будет стараться изо всех сил, чтобы нагнать.
* * *
Произнесите слово «галерея» – и Кендл сразу представит Национальную галерею в Вашингтоне, куда они однажды ездили с классом. Колонны в два ряда, величественные флигели… Поэтому, когда они пришли в галерею Магды, в нескольких кварталах от ресторана, она была разочарована, увидев узкий фасад в одно венецианское окно. А вот Мерси отреагировала совершенно иначе.
– Ого, Магс! – воскликнула она. – Просто роскошно!
– Ага, – согласилась Магда. – Кажется, моя карьера идет в гору. – И уточнила для Кендл: – Прошлая моя выставка проходила в багетной мастерской.
Кендл признание оценила.
Они вошли, и девушка, сидевшая за стойкой, тут же вскочила им навстречу.
– Мисс Шварц, рада вас видеть.
– Привет, Вирджиния. Мистер Филлипс здесь?
– Нет, простите, он обедает.
– Ладно, неважно. Я привела подруг показать выставку. Мерси – художница из Балтимора. Мы вместе учились. А это ее внучка, Кендал.
– Добрый день, – поздоровалась Вирджиния и слегка как бы присела, почти в реверансе. Одета она была сногсшибательно: черный вязаный топ с оборкой слишком длинной, чтобы сойти за простую отделку, но чересчур короткой для юбки, а снизу ничего, кроме черных колготок и черных балеток. Кендл все примечала, прикидывая, позволит ли ей мать носить подобный наряд. А Магда, подхватив Мерси под локоть, подвела к первой картине.
– Вот об этом я тебе рассказывала, – сказала она. Кендл остановилась в паре шагов позади них. – Никак не могу решить, закончена она или нет. Как думаешь? Может, придержать, пока не определюсь?
– Ни в коем случае, не надо ничего придерживать, – твердо сказала Мерси. – Ты же помнишь, что всегда говорил мистер Ласалль? «Худшее, что можно сделать с картиной, это испортить бесконечными доработками».
– Да, так он и говорил, – вздохнула Магда. – Ты права.
Кендл, однако, не была настолько уверена. Картина представляла собой блестящий белый прямоугольник, фута два на три примерно, с единственной черной завитушкой типа логотипа «Найк» в нижнем левом углу. Интересно, мистер Ласалль никогда не говорил, что картина может быть недоработана?
Следующее произведение оказалось чуть более содержательным – пять зеленых V, разбросанных там и сям по матовому бежевому фону. Можно вообразить, что эти V – стая птиц. Хотя, наверное, подумала Кендл, неправильно пытаться найти в живописи что-то знакомое. Может, надо воспринимать эти V как есть. Она прищурилась и сконцентрировалась на восприятии.
Не то чтобы она никогда раньше не видела абстрактной живописи. У дедушки с бабушкой дома был огромный художественный альбом с размазанными каплями и закорючками Джексона Поллока и линолеумными квадратами Мондриана. Но сейчас Кендл впервые намеренно старалась понять идею и усиленно морщила лоб у каждой работы, следуя за художницами по периметру зала.
– О, Магда, как много красных точек! – заметила бабушка, а Кендл недоумевала – много? Потому что в данный момент она разглядывала большой белый квадрат с единственной красной точкой чуть в стороне от центра.
Но Магда ответила:
– Ага, неплохо продавалось, должна признаться.
И Кендл поняла, что имела в виду бабушка. Она оставила дам и направилась ко входу в галерею, где к стене был прикреплен лист бумаги. Красная точка, красная точка, красная точка – против списка с названиями и ценой, и все цены измеряются тысячами. Четыре тысячи, пять тысяч. Вон даже семь тысяч. Кендл вернулась к Мерси, которая продолжала осматривать выставку самостоятельно, потому что Магда ушла побеседовать с Вирджинией.
– Что думаешь? – спросила Мерси.
И Кендл честно ответила:
– Это правда… любопытно.
И поежилась, потому что вспомнила,
