Безутешная плоть - Цици Дангарембга
Двоюродный зять отпирает машину. Племянники вопят и скачут, декламируя мороженную мантру.
– Шоколадное!
– Вишневое… вишневое… полосатое!
– Ванильное!
– Желтое. Оно похоже на крем!
– А, ты про «Девоншир».
Панаше кивает.
– Деф… Дефша, – торжествующе повторяет он.
– Девоншир, вот. Слушай. Де-вон-шир, – поправляет сестра.
– Девшир, – наконец получается у племянника.
Племянница одобрительно кивает, что прибавляет мальчику уверенности.
– Но там ром и изюмы, – уточняет он, счастливо кивая головой. – Мм, ненавижу ром и изюмы.
– Ром и изюм, – опять поправляет брата Анесу. – Никто и не думает, что дети будут любить, потому что туда добавляют алкоголь. Пана, ты ведь знаешь, что такое алкоголь?
Панаше кивает.
– Вино, которое любит мама.
– Да, в том числе, – фыркает Анесу, на которую наблюдательность брата не производит никакого впечатления. – Это он и есть. Поэтому дети его не любят, – наставительно продолжает она.
С радостным смехом Панаше забирается в «Глорию». Май Така сажает твоего племянника себе на колени. Зять треплет мальчика по голове и говорит:
– Сегодня разрешаю ром и изюм, если хочешь. Там только вкус рома.
– Но он сказал, что ненавидит, – вмешивается Анесу.
Панаше кивает в знак согласия.
В наступившей тишине вы все понимаете, что наконец-то управились с детьми и ждете только Ньяшу.
Визг, похожий на вопли разъяренного духа, прорезает гараж. Рука Леона стискивает клаксон.
– Папа!
Анесу морщит лоб и закрывает уши руками. Панаше повторяет за ней.
Гудок все гудит, и Май Така прячет голову под плечо Панаше.
В верхней комнате, рядом с уголком красоты, открывается окно. Все ждут, что Ньяша высунет голову, но она не появляется. Окно закрывается так же медленно, как и открывалось. Игры кузины тебя раздражают. Ты ненавидишь вот так ждать, предпочитая двигаться, быть в дороге, не думая о плохом, что может встретить тебя по прибытии.
Наконец окно опять открывается нараспашку. Ньяша высовывает голову и кричит вниз, что спустится из кабинета через две минуты: она почти закончила новую программу для следующего семинара; рассказав о себе, молодые женщины поймут собственную значимость, не в кино, не в своем парне, но в глубине своей души.
Леон бурчит что-то вроде: «Я так и знал», – сопроводив бурчание язвительной улыбкой.
Ничего не заметив, Май Така поднимает голову и расслабляется.
– Тода куона Мэри, Мэри-во. Мы хотим увидеть Мэри, Мэри, Мэри-во – запевает она колыбельную.
Твои племянники не знают песни. Пока они ее разучивают, быстро проходят две минуты. Леон вылезает из машины и слоняется по гаражу.
– Сколько? Сколько раз я тебе говорил? – не выдерживает он, когда наконец появляется Ньяша. – Мы твоя семья, Ньяша! Это твой выбор. Твой выбор – быть со мной и детьми. Я был бы счастлив, если бы у меня была только ты и один ребенок. Мы все мучились, когда ты ходила беременная. Даже тот, кто был у тебя в животе. Я не участвую в твоих семинарах. И дети тоже! – кричит он.
Соседские дети, сгрудившись у забора за гаражом, просовывают носы и рты в отверстия проволочной сетки. С ними Така, который пришел поиграть. Выпучив глаза, он медленно машет матери.
– Мать – вот что им нужно, – не унимается двоюродный зять. – А не организатор семинаров.
– Ради Бога! Нравится им или нет, но я училась быть чем-то еще, не только родителем номер один. И сейчас я организую семинары. Смирись!
– Мэри, Мэри-во! – громче поет Май Така.
Дети подпевают.
Ты вспоминаешь ноги, стоящие крýгом, белый песок и девочку в центре. Она ходит по кругу и высоким пронзительным голосом поет, как хочет увидеть Мэри. Иногда мальчики осмеливаются войти в круг, и тогда девочка может подойти к одному из них, встать перед ним на колени и положить руку на голову или на спину, изображая болезнь, от которой страдает Мэри. Тогда смелый мальчик обнаруживает болезнь, о которой никто не пел, и сам становится Мэри. Потрясенная и огорченная вспышкой двоюродного зятя, далекой от образцовых манер, каких ты ожидаешь от европейцев, ты цепляешься за воспоминания, прячась от набирающей обороты ссоры в пыльном прошлом. Однако если двоюродный зять тебя разочаровывает, то Ньяша просто бесит. Хоть Леон временами и неприятен, она не умеет быть благодарной за то, что не знает издевательств, с которыми живет Май Така.
Отвлекаясь от сгущающейся атмосферы, ты мурлычешь вполголоса, а потом громко подпеваешь, получая внезапное утешение от неожиданной ребяческой радости.
Леон опять садится в машину и вставляет ключ зажигания.
Ньяша стискивает зубы, потом открывает рот, как будто собираясь выпустить на волю какое-то огромное и опасное живое существо, наконец принимается безостановочно дышать, словно перекачивая небо через свое тело в землю. Еще через секунду она открывает дверь.
– Йей! – вопят Панаше и Анесу. – Мама пришла! Да, йей, мама!
Ньяша чмокает мужа в щеку. Пальцы двоюродного зятя до синевы стиснуты на руле, но он не заводит мотор, пока Ньяша не усаживается и не пристегивает ремень безопасности. Ты испытываешь облегчение, что скандал улажен, хотя оно только усиливает твою ненависть
