Сергей Лукницкий - Начало Водолея
Департамент иностранных дел Швейцарии
изучил ноту советского посольства в Берне с
просьбой о проверке наличия счетов КПСС и
КП РСФСР в швейцарских банках, а также о
замораживании находящихся на них средств.
Комментируя этот дипломатический демарш,
представитель Маркус-Александр Антониет
ти обратил внимание на то, что советская
нота составлена в слишком общих выражени
ях. И это значит, считают местные коммен
таторы, что швейцарской стороне следует
предпринять конкретные шаги по оказанию
Советскому Союзу юридического содействия в
поисках предполагаемых партийных авуаров в
местных банках не ранее, чем ей будет предос
тавлена необходимая дополнительная инфор
мация.
"Известия"
Ни один художник не дал бы красок на то, чтобы нарисовать картину, на которой был бы изображен Моисеев, отпрашивающийся у главного редактора газеты "Всероссийские юридические вести" для того, чтобы неизвестно для каких целей, но по просьбе всесильного Нестерова посетить Соединенные Штаты. Тем не менее, картина была смельчаком нарисована, Моисеев, хотя и со скрипом отпущен (дело в том, что он был очень ценным работником редакции, и даже его недолгое отсутствие могло принести редакции неудобство).
А все остальное была круговерть каких-то событий. обрывков фраз, посещений консульского управления, наклеивание на заграничный паспорт фотографии и прочее, и прочее, и прочее.
Моисеев собирался за границу так, как собираются на войну. И ему было так же беспокойно, как бывает неспокойно всякому, кому предстоит неведомое сражение, но при этом он убеждал себя, что едет на праведное дело. Он так и не придумал хорошо, как лучше выразить свою любовь к России, как доказать ей свой патриотизм, и в конце-концов уже был готов даже пожертвовать собой там, или бросившись на неведомую империалистическую амбразуру, или совершив преступление, например перевернув первый же киоск с сувенирами там. за границей, хоть бы и прямо в аэропорту. Но, поразмыслив. сообразив, что политику империализма это если и остановит, то ненадолго, а посему решил придумать что-нибудь другое.
Он вспомнил слова Нестерова, что в "этой поездке я с удовольствием буду вами командовать, а вы с радостью мне подчиняться", и вдруг неожиданно, приняв стакан русской водки, успокоился. Слава тебе, тетереву мохнатой лапочке, он будет избавлен от принятия самостоятельных решений. Потому что теперь если даже надо будет своротить во имя социализма Статую свободы - он ее, конечно, своротит, не подкачает, но не раньше, чем получит на это указание.
И, открывая для себя роскошный российский валютный магазин в аэропорту "Шеременьева-2", стал думать о философском отношении к жизни, забыв при этом, что философское отношение к жизни в его положении очень походило на капитулянство.
Моисеев был высокий и толстый, однако рядом с ним тусовался какой-то фарцовщик, который был еще выше Моисеева и еще толще. Моисеев хотел было дать ему по физиономии за дискредитацию выстраданных в течение жизни идей, но решил, что это лишнее, потому что тот может этого и не заметить.
Таможенник Моисеева тоже раздражил. Надо же, свой своего, а обыскал. Ведь других же он не обыскивал, а значит, получил с них что-то. "Другие взятки берут от голода, - думал Моисеев, - а таможенники даже не из спортивного интереса, а просто по привычке, а может быть, состоят на окладе у инофирм".
У паспортного контроля его встретил Нестеров.
В ожидании самолета друзья вели неторопливые. даже ленивые разговоры, причем Нестерову очень почему-то хотелось разыграть Моисеева, он, например, ему сказал, что часы, чтобы не портить лишний раз и не трогать стрелки, надо просто перевернуть вверх ногами, то есть надеть наоборот, и тогда они будут показывать как раз американское время.
- Только надо привыкнуть, - добавил он, - что цифра "шесть" наверху, и не обращать на это внимания.
Так, с перевернутыми часами, Моисеев и прожил потом три дня в стране свободы. Кончилось это тем, что он вообще перестал ориентироваться во времени.
Второй раз Нестеров разыграл Моисеева, сказав ему, что посадка их самолета в Ирландии бывает не всегда, она "по требованию" пассажиров, и если кому надо выйти, он просто нажимает кнопку над входным люком, и тогда самолет совершает посадку.
И, наконец, в третий раз: Моисеев розыгрыш не понял и убежден в том, что так и есть. до сих пор, - это объяснил Нестеров в каком-то отвлеченном разговоре: как отцу ребенка определить - он ли является настоящим отцом. Оказывается, грудничку, когда мама устала, а ребенок просит грудь, отец дает свою, и если ребенок не отвернулся, это значит, он - его. Моисеев так разволновался, что даже записал этот метод определения истины.
Что-то потревожило Моисеева перед восшествием на трап самолета, и он стал чихать, с каждым чихом вспоминая народные приметы: "Чихнешь в понедельник натощак - к подарку, во вторник - к приезжим, в среду - к вестям, в четверг - к похвале, в пятницу - к свиданию, в субботу - к исполнению желаний, в воскресенье - к гостям".
Какой был сегодня день недели - Моисеев не вспомнил. Сказался, видимо ажиотаж перед поездкой.
Пришел он в себя только в громадном ИЛ-86, да и то не сразу, хотя самолет своей огромностью был сродни огромному Моисееву, а тогда только, когда принесли ему на подносе первую порцию самолетного халявного виски. Моисеев взял стаканчик сперва для Нестерова, сидящего у окна и невзначай задремавшего, но до полковника его не донес, а стереотипно подумал: "Устал полковник", - и с радостью, не рискуя будить коллегу: "Намается еще в командировке", - под этим зыбким, но вполне благовидным предлогом отправил стаканчик себе в рот. Второй стаканчик он пригублял уже по праву, третий и четвертый попросил для себя и Нестерова как добавку и конечно же выпил сам.
После чего он почел себя вправе дремать уже до самой Ирландии и очнулся только после того, как самолет стал снижаться.
Он с неудовольствием обнаружил, что рассвет еще не наступил и поэтому в иллюминаторе ничего не видно; а так хотелось воочию убедиться в том, что западное побережье Великобритании действительно напоминает рыло свиньи, как оно и нарисовано в географических картах.
Когда над дверью салона загорелась надпись "Ноу смокинг", Моисеев с тоской подумал, что смокинга у него нет.
Отвлекла его стюардесса, юбка которой заканчивалась примерно там, где начиналась буйная фантазия ответственного секретаря, автора бессмертного романа "Начало Водолея", но последний был слишком голоден, поэтому, быстро съев принесенную этой милашечкой снедь и распихав что попало по карманам, вовсе не заботясь: джем то был или пакетик с молоком, или, может, даже упаковка с ножом и вилками, Моисеев, заметно приободрившись. готов был начинать борьбу с империализмом хоть на ирландской земле, а хоть даже еще и в воздухе.
В Ирландии по выходе из аэропорта ин оказался в огромном холле-магазине, где было столько всего, что консервативный Моисеев, сказав только: "Этого не может быть", тупо уставился на большие аэродромные часы и просидел так битый час в ожидании объявления посадки на рейс.
Нестерова он не замечал, да полковник особенно и не "светился", говорить им все равно было пока не о чем. Оба были сонными, поскольку рейс был утомительным.
И только когда уже снижались над Канадой, перед которой Моисеев снова, и теперь уже по традиции, выпил четыре стаканчика виски, ответственный секретарь вспомнил, что летит он в Соединенные Штаты, и притом по делу, известному пока только одному Нестерову.
Но он ошибался, и Нестерову тоже ничего пока известно не было. Кроме разве что того, что влекло его в Штаты исключительно чувство интуиции и подсказка Морони о том, что это надо было сделать. Он сомневался. в то время как Моисеев уже чувствовал себя героем и снисходительно поглядывал на других пассажиров, словно говоря им: "Вот, смотрите, это я - Моисеев, лечу, чтобы разорить империализм и спасти Россию".
Через проход от него наискосок сидела прелестная девочка, и портило ее прелесть, по мнению хмельного Моисеева, только одно - недостаточная восторженность, с которой она воспринимала его здесь присутствие.
В Канаде ответственный секретарь решил развеяться и зайти все-таки в стереотипный "паршивенький" аэродромный магазинчик, но как раз тут ему это не удалось. Магазинчик был закрыт. "Запад гниет с той же скоростью, с которой мы приближаемся к коммунизму", - подумал он и, злобно достав из кармана недоеденный коржик, стал откусывать от него тут же, в общем зале ожидания, и, откусывая, не заметил, как подошел к нему Нестеров, неся стакан с пепси. Пока Моисеев открывал его - стакан был запечатан, - объявили посадку.
На стоянке самолетов в Канаде, в аэропорту, название которого он пока не мог запомнить, Моисеев увидел странное зрелище. Несколько человек в форме советских летчиков тащили к крылу нашего - его - самолета какой-то огромный резервуар, вытащенный с превеликим трудом из того же самолета. Открыв его, они принялись переливать в самолет горючее.
