Николай Почивалин - Жил человек
Я улыбаюсь: очень уж разновидовое сочетание; "к чертям собачьим" принадлежит, конечно, самому рассказчику, а не товарищам из КГБ, хотя целиком разделяю их совет.
- Иван Константиныч, а в самом деле: для чего вы хранили эту папку?
- Ну, во-первых, получил я ее в наследство - от своего предшественника, - объясняет Голованов. - Ты, дескать, еще молодой, подивись, на что человек способен.
И в космос взлететь может, и дерьмом своего ближнего мазать. Не пойму только, почему и тех, и других называем одинаково - "люди". Во-вторых как наказ получил.
"Жалею, говорит, что не узнал этих... сочинителей. Своими бы руками придавил! Может, тебе повезет".
- Но и вы же не узнали, - свожу я на нет приведенные доводы.
- Почему же не узнали? - спрашивает Голованов и не просто спокойно вызывающе спокойно отвечает: - Узнали.
- Как узнали?!
- Обыкновенно. - Иван Константинович усмехается моему - не вопросу изумленному возгласу. - Рано или поздно жизнь все по своим местам расставляет. А конкретно - так было...
На следующий день после похорон Орлова Голованов пришел на работу, как обычно, раньше своей секретарши.
Он любил эти тихие утренние часы, когда только что протертые полы еще влажны, длинный коридор пуст и лишь в конце его, в комнате-бытовке, шумно отжимает мокрые тряпки суровая Варвара Петровна, - в тишине, в безлюдии легко определялось, что не сделано вчера, четко планировалось предстоящее.
Оказалось, что в приемной уже ожидал первый незваный посетитель.
Краснощекий, в надраенных до блеска сапогах и в рюмочку затянутый солдат без погон вскочил, как подкинутым; демобилизованный - успел подумать Голованов,
- Здраю-желаю, товарищ секретарь райкома!
- Здравствуйте, - Голованов невольно начал улыбаться. - Вы ко мне?
- Так точно, товарищ секретарь райкома!
- Прошу, - Голованов распахнул тяжелую, обитую дерматином дверь, прошел - для пущей важности, для парада, так сказать, за свой стол, и, когда поднял глаза, солдат стоял перед ним по стойке "смирно", чуть на отлете держа руку с зажатой в ней пилоткой. Голованов не сомневался: парень только что демобилизовался, недавно вступил в партию, вероятней всего кандидат в члены партии, явился доложиться в райком. Хорошо, если б оказался трактористом или шофером. Момент у солдата, конечно, ответственный и по-своему торжественный - вон как волнуется.
- Товарищ секретарь райкома! - звонко и напряженно, в третий раз начал он чеканить.
- Вольно! - строго скомандовал Голованов и рассмеялся. - Вот что, солдат. Ты не в штабе. То, что я секретарь райкома - точно. А звать меня Иван Констан.тиныч. Так что садись и выкладывай - с чем пришел.
Солдат послушно сел, неожиданно и как-то растерянно попросил разрешения выпить воды, - сначала усмешливо подумав, что парень, похож, с похмелья, и машинально проследив, как тот припал к стакану, два-три раза двинув нежным, почти ребячьим кадыком, Голованов почувствовал, что солдат волнуется не потому, ч го сидит здесь и лицезреет первого секретаря райкома...
- Вчера я был на похоронах Орлова Сергей Николаича, - облизнув пухлые губы, сказал тот.
- Ну и что? - помогая, спросил Голованов. - Я тоже был. Ничего с этим, парень, не поделаешь.
- А то, что я десять лет клеветал на него! - бледнея, выпалил солдат; его короткий рыжеватый ершик, оттененный хлынувшей по лбу меловой белизной, стал на секунду огненным. - С первого класса - как научился писать!
. - Что, что?! - ахнул Голованов.
- В глаза его ни разу не видел! - быстро, с надрывом говорил солдат. А вчера услышал - что про него люди говорят... Ордена его, залп, толпа! И все понял!
Чуть утра дождался!.. К вам сюда...
Что-то не дослушав, Голованов щелкнул замком сейфа, бросил на стол картонную, протертую на сгибе папку для бумаг.
- Твое?
Солдат вскочил, замотал, перекидывая страницы, головой.
- Это не я и это не я - это Мишка, старший брат!
Сначала его заставляли. Потом я в школу пошел - он не стал. Пускай, говорит, Владька пишет. С меня хватит!
Как уехал учиться - так с нами больше и не жил. - Круглое свежее лицо солдата загорелось, запылали даже его уши. - А вот это - я! И эти - я... А тут еще ктото. Опять мое. Я уж в десятом учился - он заставлял!
"Я, говорит, государственные интересы отстаиваю, а ты еще - щенок зеленый!" А я соображал уже: почему не подписываешься? Ругался: "Слопают сразу, - как вон мать когда-то опозорили, выгнали. Жизни не знаешь!"
Я бы не стал - мать велела. "Владик, слушайся папу".
А он...
- Фамилия? - резко перебил Голованов; заметив, что солдат слепо шарит по карманам, подвинул - по столу - пачку сигарет.
- Моя? - осекшись, глуповато спросил солдат. - Уразов Владимир.
- Отца~ как звать?
- Павел Евгеньевич. - Нервничая, солдат сунул в рот сигарету фильтром наружу.
- Переверни сигарету, - посоветовал Голованов. - Где работает?
- Недавно как на пенсии. Работал в детдоме завхозом.
Голованов жестко потер подбородок.
- Ведь на похороны ходил! - Солдат выкидывал изо рта клубы дыма, в голосе его рвалась обида, стыд, боль. - Если б не отец - я бы его там, на людях, за грудки взял! Ушел я от него. Или он меня выгнал - одинаково.
Говорю - какой же ты член партии! Ты - гад ползучий!..
Крутым стиснутым скулам Голованова стало горячо.
- Черт! - заменив тяжелые бранные слова привычным, выругался Голованов и длинно крякнул. - Не тебе бы такие обвинения кидать. Да прав ты!.. Адрес?
- Чкалова, восемнадцать...
Стиснув зубы, Голованов пробежал по кабинету, остановился перед поникшим, сразу бы вроде обессилевшим парнем, - армейская пружинка подкинула того на ноги автоматически, без его воли.
- Вот что, мужик. Верю, что - по глупости. Спасибо, что пришел. Говорят, лучше поздно, чем никогда...
- Я... - дернулся было тот.
- Ты слушай! - окрикнул Голованов. - Выбрось, говорю, все из головы. Не казнись, не мучай себя. Нужно будет чем помочь - приходи.
- Спасибо, товарищ секретарь! - Рыжеватые ресницы парня мокро заморгали, он судорожно сглотнул. - Переночевал я у ребят в общежитии. На заводе. Говорят - с руками возьмут!..
- Ну, все, счастливо. Топай, топай!..
Дождавшись наконец, когда хлопец закрыл за собой дверь, Голованов надолго надавил кнопку звонка; ничего не объясняя, он сунул испуганной секретарше листок с адресом, распорядился:
- Срочно пошлите мою машину. Пусть привезут... этого!
...Уразов-старший - низенький, плотный, розовощекий, в черном костюме и белой сорочке с галстуком - вступил в кабинет, приглаживая обеими руками остатки волос по краям симпатичной благополучной лысинки и опасливо проверяя, не следит ли по ковру своими коричневыми, на толстой микропоре туфлями.
- Доброго здоровьичка, Иван Константиныч! - почтительно, но не подобострастно приветствовал он секретаря райкома, готовясь обменяться рукопожатием. - В кои веки довелось свидеться. А мечтал, давно мечтал, признаться!
Небольшие, движущиеся навстречу глаза его смотрели открыто, дружелюбно, ясно, - стоя за своим столом, демонстративно заложивши руки за спину, Голованов на какую-то долю секунды опешил, растерялся от этого, граничащего с наглостью спокойствия.
- Ваши... труды? - мотнул он головой, черной прядью, взглядом на картонную папку, - кроме нее на широком, холодно сияющем полированном столе ничего не было.
- Позвольте полюбопытствовать, - вежливо испросил разрешения Уразов; он вынул из нагрудного кармана очки, аккуратно пристроил их, не очень внимательно полистал пачку тетрадных страничек; благополучная его лысинка укоризненно покачалась из стороны в сторону. - Владька таки ляпнул! Дичок, зелень - ни в чем еще не разбирается! Что с него взять?
И снова устремил на недобро окаменевшего Голованова спокойный ясный взгляд.
- Мои труды, Иван Константиныч. Как вы правильно изволили выразиться. Сигнализировал, ставил вопросы, предупреждал. По велению сердца. По долгу гражданскому.
- Уразов, - на каком-то пределе, сдавленно, почти просительно произнес Голованов. - Вы же с ним тридцать лет вместе работали!
- Точно, Иван Константиныч, - подтвердил Уразов. - И работал не за страх - за совесть. Что бывало не скажет - расшибусь, а сделаю. С почестями на пенсию проводили. Он же, Сергей Николаич. Поглядите мою трудовую книжку - сплошь благодарности.
- И вы не провалились сквозь землю, Уразов? Получая от него благодарности?
- Иван Константиныч, Иван Константиныч! - Уразов протестующе и укоризненно развел короткими, в белых манжетах руками. - Благодарности мне объявляло государство, если вдуматься. По заслугам.
- Не могу, Уразов, понять, объясните, пожалуйста!
Ну как вы могли лгать на такого человека? Из года в год! Ведь ни одна ваша анонимка не подтвердилась!
- Тут сразу несколько вопросов, Иван Константиныч, - рассудительно ответил Уразов; может быть, разве чуть обеспокоенно, настороженно взлетели, дрогнули его светлые ресницы. - Не подтвердились - потому, что пристрастно проверяли. Лгать я никогда не лгал - не приучен. Я, Иван Константиныч, разъясняю: сигнализировал.
