Первая в списке - Магдалена Виткевич
Я тогда не жаловалась, а терпеливо ждала, совершенно не думая о том, что я делаю и зачем. Так выглядел мой день. Я очень скучала по отцу. С мамой я была меньше связана. Мы мало разговаривали. Она, кажется, не испытывала в этом необходимости, а я просто не умела с ней разговаривать. Так было всегда. Потом кто-то устроил папу в больницу Медицинской академии в Гданьске. Назначили операцию. Говорили, что врачи там лучше наших, быдгощских. Может, и врали, не знаю. Я молилась, чтобы операция прошла успешно, чтобы папа вернулся домой.
Я помогала упаковывать его чемодан. Белье, полотенца, тапочки, халат в коричнево-рыжую полоску. Когда я думаю о папе, у меня перед глазами часто предстает его образ именно в этом халате. Как он сидит на кровати и зовет меня: «Розочка!» В основном только так он ко мне и обращался.
Мы навещали его редко. Иногда с нами ездила тетка Анька, мамина младшая сестра. Жила она в том же городе, что и мы, но так как, в отличие от мамы, водила машину, то иногда отвозила нас в Гданьск. Чаще всего, однако, мы ездили к отцу на поезде, всегда по воскресеньям. Я ждала этого дня целую неделю. После серьезной операции папа очень долго пролежал в больнице. Туда мне разрешали входить, и я могла встречаться с ним.
В Медицинской академии царила типично больничная атмосфера: специфический свет, специфический запах, особые люди – все они бесшумно сновали по коридорам, суетливые, грустные, испуганные, готовые к действию. И лишь один человек отличался от всех. У него в глазах было что-то такое, чего нельзя было не заметить. Это был священник. Папа никогда особо не был связан с церковью, но с этим священником он встречался каждый день. Видно, на краю жизненного пути человеку нужно что-то подобное. Я помню, что в тот день, когда мы снова шли к нему, я нашла каштан, положила его в карман и хотела отдать папе, чтобы напомнить ему о нашем маленьком ритуале. Именно тогда я познакомилась со священником, который подружился с папой. Это был настоящий священник, добрый. Мало теперь таких… Его лицо отличалось от всех лиц, которые я видела в больничных коридорах. Оно было радостным и внушающим доверие. У него в глазах были спокойствие и надежда. Когда я встретила его, он обнял меня. Он даже не сказал, что все будет хорошо, но я почувствовала, что я справлюсь. Такой настоящий ангел-хранитель.
Каштаны уже появились, и я их находила, но в тот день я не принесла отцу каштан. И при последующих посещениях тоже нет. Не знаю почему. Конечно, мне хотелось, чтобы он поправился, вышел на прогулку со мной, нашел бы каштан для меня, а я сделала бы такие удивленные глаза – это ж надо, везет же некоторым! Нет… просто я боялась: если дам ему каштан, он подумает, что это все, конец, и тихо отойдет в мир иной, а я очень не хотела, чтобы он уходил.
К сожалению, это произошло. Я не могла этого понять. Не могла понять, почему мой отец оказался таким эгоистом и оставил меня одну, не предупредив меня и не спросив разрешения. Я даже не успела попрощаться с ним! Я поехала туда с мамой и с теткой Анькой. Мама с тетей остались улаживать какие-то дела, а меня отвели к знакомым моих родителей – совершенно незнакомым для меня людям. Я просидела весь день как парализованная. Потом я спустилась вниз – там меня ждала тетя с папиным чемоданом в одной руке и с этим халатом в коричнево-рыжую полоску в другой. Его рукав свисал, утопая одним краем в луже. Ах, как я злилась на тетку за этот рукав! Халат, по всей видимости, не влезал в чемодан. Тетка Анька не проронила ни слова. Нервно ощупала карманы в поисках сигарет. Не нашла. Отдала мне халат, а чемодан положила на заднее сиденье и направилась к ближайшему киоску. Через некоторое время вернулась, глубоко затягиваясь. А я даже не знала, что она курила. Так редко мы виделись.
Какое-то время я стояла без движения, обняв халат. Погрузила в него лицо и почувствовала себя в безопасности. Я снова была маленькой папиной дочкой, сидевшей у него на коленях и в его объятиях.
*
Я не могла смириться с тем, что умер отец. Как он мог так поступить со мной? Я же была его маленькой дочкой! Я бунтовала против всего. Против мамы, у которой все из рук сыпалось после смерти папы, против Бога, потому что так не поступают. А еще был бунт против моей тети, потому что кто она вообще такая, чтобы решать, что папин халат надо выкинуть! Ведь не она, а я прижималась к нему, когда сидела на коленях у отца, рассказывая ему обо всем прекрасном и удивительном, что случилось со мной за день.
Потом мама заболела. Депрессия, проблемы, невралгия. Я все это время присматривала за ней. Это я была хозяйкой дома, хотя мне не было еще шестнадцати. Маме никто не помогал, никто особо нами не интересовался. Даже мамина сестра посещала нас очень редко. Я взяла на себя все обязанности. Я топила печь, готовила обеды. Я заботилась о маме, чтобы она еще немного могла побыть со мной на этом свете. Я забирала у нее снотворное, хранившееся где-то в недрах ящиков стола и в карманах старых пиджаков. Я пыталась вести нормальную жизнь, ездить в отпуск. Во время одной из таких поездок я познакомилась с Юреком, длинноволосым парнем, и влюбилась.
Мамы не стало ровно за год до моего выпуска из школы. Я не успела попрощаться с ней. В июле я поехала на каникулы, думала, что все будет хорошо, что мама не умрет, а я, как и любая молодая девушка, имею право на каникулы, которые мне просто положены по закону! Находясь далеко от дома, я не понимала, что моя мама уходит. Никто мне не сказал. Мама умирала одна. Меня там не было, потому что я не знала, что могу не успеть попрощаться. Я демонстрировала всем, что у меня в жизни все в порядке, что мама будет здорова и что мне не о чем беспокоиться. Теперь я работаю в хосписе и знаю, что нашим подопечным, которые
