Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев
— Жалко мне его, — признался Петр Степанович. — Сколько я помощников обучил — нет числа, а этот у меня последний, Я отслужился, Вальде… Сорок лет…
Он отодвинулся со своим креслом в тень, опять зашуршала бумага в его жестких пальцах, опять посыпался на пол табак.
— Я отслужился, — повторил он. — Отдежурил я нынче в последний раз. Вот, брат, какие дела! — Он хотел улыбнуться, но вдруг все лицо его дрогнуло и голос оборвался. Глубоко вздохнув, он решительно встал, протянув темную сухую руку. — Ну, прощай.
— Куда? — спросил Вальде. — Куда ты собрался, наставник? Зачем ты хочешь обижать меня? Нет, я не пущу тебя, наставник, мы должны выпить с тобой по этому случаю.
Он зажег верхний сильный свет, потом лампочку над диваном и еще одну лампочку. Комната осветилась ярко. Звеня посудой, Вальде достал из шкафа графин с оранжевой настойкой, достал множество всякой закуски.
— Почему ты раньше не сказал мне, наставник? Мы бы устроили тебе хорошие проводы в клубе. Впрочем, мы еще успеем устроить в клубе, сегодня мы устроим здесь, у меня. Я твой ученик, я это всегда помню, наставник. Снимай своя шапка, снимай свой пиджак и садись.
Он снял с головы Петра Степановича кожаный картуз.
— Да, наставник! Ты совсем уж белый… Совсем белый.
— Года, милый! — отвечал растроганный Петр Степанович. — Идут себе да идут. Им заднего хода никак уж не дашь, они все вперед, все к могиле.
Вальде стащил с него замасленный пиджак, придвинул кресло к столу. Старик растерялся, щурился, поминутно покашливал и трогал очки.
Вальде встал и поднял перед собою рюмку, наполненную до краев.
— Наставник! У тебя сегодня большой день. Ты сорок лет честно проработал на транспорт и других учил работать честно. Я твой ученик и никогда не забываю об этом и говорю тебе большое спасибо. Сколько народу обучил ты, наставник?
— Числа нет! — подхватил Петр Степанович, — Куда ни глянь, всюду мои сидят. В НКПС и то сидит Ванюшка Сухарев. Петро Усанов — инженером в управлении дороги. А уж по разным депо и не сосчитать, всех-то я небось и не вспомню.
Петр Степанович выпил, закусил; глаза его за очками блестели влажно.
Выпили по второй и по третьей. У Петра Степановича стало на душе легко, черные мысли исчезли. Он захмелел немного. Они без конца вспоминали свой славный бронепоезд «Гром», вспоминали бойцов.
В три часа ночи Вальде провожал Петра Степановича домой. Старика на поворотах тянуло к земле, но Вальде успевал ловко подхватывать его под руку. Время от времени Петр Степанович принимался кричать на всю улицу:
— Ваганов Семен Васильевич! В Сибири секретарь партийного райкома! Кто его обучал? Я! Звягинцев Коля на Ташкентской дороге начальник тяги[43]. Мой ученик!
Они спустились по глинистому склону, исчезли в тени домов и заборов, но долго еще слышался на тихих и сонных улицах голос Петра Степановича:
— Михайлов Сергунька, в Москве служит в техническом институте! Я обучал!
10
Маруся была счастлива; поэтому ей хотелось, чтобы все кругом тоже были счастливы, особенно близкие. Клавдия огорчала ее печальным светом в глазах, сумрачными тучками, набегающими порой на лицо. Зная характер Клавдии, Маруся не тревожила ее расспросами, зато подруг и товарищей допросила подробно, с пристрастием. И решила в конце концов, что вся эта история у Клавдии с Михаилом — ерунда. Дело самое обычное: один заревновал, другой обиделся, оба молодые, глупые — вот и сидят теперь каждый в своем углу, дуются друг на друга. Надо их помирить.
Думать и болтать впустую Маруся не любила. И в решениях и в делах она была очень быстрая.
— Мама! — крикнула она так звонко, что отдалось в посудном шкафу и в приемнике.
Из кухни, всполошившись, прибежала старуха с недочищенной картофелиной в руках. Ей почудилось, что внук вывалился из кроватки. Ей все время чудились разные несчастья с внуком.
— Заводи тесто! — скомандовала Маруся. — Завтра будем печь пироги. Гостей назовем полный дом!
Старуха просияла. Она, конечно, и думать не смела крестить внука в церкви, но домашнее торжество в его честь казалось ей необходимым. Сейчас же отправилась она со свечкой в кладовую и долго возилась там, разыскивая противни, квашню, гремя и звеня кастрюлями, бидонами и прочей дребеденью, накопившейся за много лет.
Маруся, не теряя времени, побежала к подруге Леночке, поделилась своими планами. Леночка — девушка серьезная, даже сердитая — ответила, наморщив брови и остренький нос:
— Правильно. Хватит им дурака валять. Ходят оба, как сычи, тоску навели на весь поселок.
Леночка отодвинула свои тетрадки (она училась на заочных курсах) и вместе с Марусей занялась составлением списка — что купить.
— Ребятам водки не покупать! — распоряжалась она. — Пускай вино пьют, приучаются к культуре. Грибов тоже не надо. Лучше яблок.
Список вышел длинный; Маруся аккуратно сложила его вчетверо.
— Завтра я прямо с утра по магазинам. Только вот мне таскать нельзя тяжелое.
— Вот еще! — воскликнула Леночка. — Очень нужно самой таскать! Я Женьку с тобой пошлю.
Женька был давнишний Леночкин воздыхатель — длинный, мосластый, рыжий, вихрастый, заядлый радиолюбитель. В свободное время он просиживал большей частью на крыше, бесконечно переделывая свою антенну. Найти его труда не составило: он, возвышаясь над всем поселком, был виден издалека. Леночка сложила ладони рупором:
— Женя-а!
Он скатился по лестнице и через минуту предстал со своими обычными вихрами, с объерзанными на крыше коленями, с обвисшими карманами, набитыми всякой всячиной — проволокой, гвоздями, шурупами, изоляторами, клещами, отвертками, даже штопор зачем-то был нужен ему на крыше и торчал из нагрудного кармана.
— Завтра пойдешь с Марусей по магазинам, — приказала ему Леночка, не считая нужным входить в подробности. — К десяти часам. Смотри не опаздывай, она тебя будет ждать.
Женька замялся — у него были на завтрашний день свои планы, касающиеся антенны. Но Леночка наморщила брови, носик — и он быстро согласился. Леночка держала его в строгости.
Подруги разошлись, уговорившись, что Леночка придет завтра и поможет старухе управиться с пирогами.
Утром Маруся двинулась в поход за покупками. Женька шел сзади, тащил корзину. Это была не корзина, это была какая-то плетеная бездна, ужасно тяжелая. Она оттягивала руки, томила плечи. Кроме того, Женьке было стыдно, что все его считают женатым. В магазинах, пока Маруся стояла у прилавка, он старался держаться поодаль, но Маруся, как нарочно, громко подзывала его на «ты». «Женя, давай корзину! Женя, куда
