Мальчик как мальчик - Александр Альбертович Егоров
По нашей давней привычке, мы раскрыли книгу именно на той странице, на которой ее захлопнул автор. Все помнят финал романа, где сюжетные ниточки завязываются красивыми узелками; зачем-то нам потребовалось распустить один узелок и вытянуть нитку, не боясь, что остальная ткань сморщится и потеряет форму. Этим узелком был вот какой: после всех трудов Мастер и Маргарита были сосланы в загородный особняк на полный пансион, причем почетная ссылка обещала быть окончательной и вечной, как победа коммунизма. Это сочиненное счастье не было сложным. Я знал, в чем тут дело. Автор и не мог предложить своему герою больше того, чего желал сам.
Но мне хотелось озадачить героя еще кое-чем. Так в моем спектакле появился Бездомный Поэт, единственный друг и ученик, который когда-то был ему дорог. Был ли такой друг у автора, я не знал и узнавать не спешил. В конце концов, это была моя игра. Теперь – только моя.
На роль ученика я по собственной прихоти пригласил никому не известного исполнителя, студента одной уважаемой культурной академии, которую питерцы, не чинясь, именуют «кульком»; но мне не нужна была культура, мне нужен был поэт. Я потратил всего несколько минут, чтобы найти его в интернете. Для этого было достаточно набрать в поисковике ключевые строчки:
Я должен быть всегда один…
Получив от меня сообщение, этот парень был немало удивлен. Пришел на просмотр все в тех же старомодных очках и (что странно) тут же вспомнил меня. А в особенности – нашу дискуссию о поэзии в туалете одного малопочтенного ночного клуба.
«Не ожидал», – сказал он честно.
Я пожал плечами.
«Спасибо за помощь, – ответил я. – Вирус удалось победить».
«Я уж и не помню, что я тогда вам прогнал, – рассмеялся поэт. – Настроение было хорошее».
«Ладно. К делу», – сказал я.
Действие спектакля начиналось одним летним вечером, и вечер этот был чудесен. В черном свободном плаще, похожем на халат звездочета, в черной шапочке с вышитой монограммой, Мастер стоял у окна и любовался розовым итальянским закатом, ранним и стремительным; солнце, сияя медью, как начищенный таз, катилось за далекие горы. Слышались звуки лютни, и цикады звенели в сухой траве. Пение цикад мы скачали из интернета, вместе с концертом Массимо Лонарди.
Да, Мастер стоял у растворенного окна, и паучок спускался вниз по невидимой паутинке, обещая скорые вести. Мастер не ждал писем. В задумчивости он тронул пальцем паучка, и тот мигом вскарабкался обратно в свой кружевной дом; но обещание свое сдержал.
Музыка утихла вдруг, и цикады примолкли, как если бы кто-нибудь шел мимо, да и завернул по гаснущей солнечной дорожке к дому Мастера. Да так оно и было, потому что хозяин выглянул в окно и стал всматриваться вдаль, и даже ладонь приложил к уху, не доверяя глазам, и что-то такое услышал, должно быть, ибо от окна отпрянул, изменился в лице и очевидно встревожился.
И не зря, не зря: в следующую минуту за сценой послышались торопливые шаги, и старик-слуга появился, и заковылял навстречу хозяину, и заговорил, задыхаясь, знакомым голосом Савика Рогозинского:
– Там, мой Мастер, там…
– Тише, тише, Алоизий, – сказал Мастер с досадой. – Я уж знаю, что к нам гости. И Гарм не лаял, пустая псина…
– Ваш Гарм уж месяц, как… – начал было слуга. И остановился. Купить нового пса заместо подохшего от старости Гарма было его обязанностью. Но он пренебрег ею в силу разных причин, среди которых не последней была лень самого Алоизия, равно как и забывчивость его несчастного хозяина.
Мастер был седовлас, глаза его выцвели и казались совершенно близорукими – вероятно, от долгих ночных бдений над книгами. Шея его сморщилась, руки предательски дрожали, память отказывала. Он превосходно помнил все, что было давно и, казалось, не с ним; к примеру, не раз он пересказывал верному Алоизию одну и ту же историю, о некоем Всаднике и его друге, чье имя он, как на грех, позабыл. А вот на вопрос того же Алоизия: не желает ли хозяин передать через посыльного весточку жене, Маргарите? – Мастер неизменно несколько времени глядел на него, моргая своими прозрачными слезящимися глазками, будто не понимал, чего от него хотят. И лишь после некоторого раздумья отрицательно качал головой, желая сказать: нет, никаких вестей с посыльным передавать не нужно, да и сам он, Мастер, ни в каких вестях не нуждается.
Однако сегодняшний гость не был посыльным, как не был он и мальчиком-разносчиком, что раз в неделю добирался до виллы с корзиною, полной разнообразных припасов, как-то: хлеба, масла, битой птицы и другой дичи, а также кислого тосканского вина, до которого Мастер был большой охотник. Оказался же этот гость совсем еще молодым человеком, более всего походившим на студента, в костюме необычного покроя, с пытливым взглядом и в удивительных круглых очках.
Студент держал под мышкой не слишком толстую сумку, сшитую из искусно выделанной кожи, в которой, по всей видимости, хранил книги. От этого взгляд Мастера вдруг потеплел, и сам он расплылся в улыбке, снял и смял в руке черную свою шапочку с литерой «М», двинулся навстречу гостю и даже любезно указал, куда тот мог бы присесть, – на плетеное кресло у стола. Алоизий поклонился как можно почтительнее, однако на лице его читалась обида; с тем он и удалился, а гость присел, поджав ноги, и принялся любопытно озираться.
И правда, в покоях Мастера было на что посмотреть. Темные своды улетали ввысь, пыльные гобелены покрывали каменные стены, а в глубине зала темнели высокие шкафы с книгами. Всю эту бутафорию мы разыскали в подвале «Ленфильма» и долго монтировали при помощи мебельного пистолета, стреляющего металлическими скрепками, причем будущий Бездомный Поэт от усердия поранил себе палец.
Теперь Бездомный Поэт (а это, натурально, был он) сидел в кресле напротив Мастера и, слегка волнуясь, похлопывал ладонью по кожаной папке. Роль он знал, но все еще побаивался первых реплик.
Хорошо еще, что диалог открыл Мастер.
– Вы, верно, из города, – сказал он. – Как ваше имя, благородный юноша? Что за дороги привели вас сюда?
Услыхав столь учтивую речь, студент несколько опешил.
– Иван, – представился он. – Иван Бездомный. Это фамилия такая, вы не подумайте…
Здесь тот, кто назвал себя Бездомным, как будто смутился и
