Тоннель - Яна Михайловна Вагнер
Тишина снаружи густела. Лысоватый мужик кашлянул и переступил с ноги на ногу.
— Так я не понял, — сказал он. — Мы как, воду идем искать?
Старлей сжал зубы и приготовился, но сука из Мерседеса даже на него не взглянула.
— И не только воду! — громко сказала она и полезла вон из машины, встала на подножку и простерла вперед руку, опять сделавшись похожей на памятник Ленину, только без лысины, бороды и голубиного дерьма. — Нам нужна не только вода! Мы проверим все, я повторяю, все подряд грузовики. Вскроем каждый, поймем, какими ресурсами располагаем, и необходимое реквизируем законно, составим акты и будем распределять! Поровну, справедливо!
Эта без сомнения ленинская и по сути, и по всем прочим признакам речь (Мите показалось даже, что женщина-Мерседес в эту минуту немного, самую малость картавит) произвела на слушателей впечатление самое благоприятное. На пятнадцатом часу заточения идея раскулачить какие-то безымянные грузовики больше не казалась спорной и несовременной. Многие захлопали, кто-то весело свистнул. Господи, если бы Сашка способна была сейчас засмеяться, насколько бы стало легче. Он поискал жену глазами и не нашел. Толпа стояла бодрая, одинаковая и безлицая, как армия.
— Мы начнем с этого конца и пойдем к началу! — гремела тем временем женщина-Мерседес. — Чтобы никого не пропустить, по порядку! Вот оттуда!
Она развернулась и решительно, как полководец, указала на самый хвост колонны, где, зажатый со всех сторон низкорослыми легковушками, торчал высокий белый фургон польского рефрижератора. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 13:28
Маленький таксист из Андижона легко выпрыгнул из фургончика с логотипом «OZON доставка», отвернул рукав и снова посмотрел на часы. Он отставал от графика уже на двадцать минут, а тоннель все никак не заканчивался, и это его злило. Он сердился на идиотов, которые перестали помещаться в собственном городе и застроили его так, что им пришлось целыми километрами загонять свои дороги под землю. На русского с чужой кровью на рубашке, которого не надо, нельзя было пускать в машину. На себя за то, что все-таки открыл ему дверь, три часа сносил его наглую болтовню и не убил, хотя мог, и не просто мог — хотел. Никогда еще ему не хотелось убить человека, а вот этого, с веселым голосом и мертвыми пустыми глазами, в самом деле нужно, правильно было убить, и он чувствовал это с самого начала, но себе не поверил, пока снаружи не постучалась девочка из Тойоты. Но и потом — не убил и даже не отобрал пистолет, а наоборот, оставил его с мальчишкой и послушно отправился выполнять его план. И это, пожалуй, сердило андижонца сильнее всего: придуманный русским план был хорош. Прост и логичен настолько, что не было смысла спорить и выдумывать другой. И времени спорить не было тоже.
Он быстро шел между рядами автомобилей, заглядывая в окна, рассматривая лица. На него не обращали внимания, он был невидимка, пожилой темнолицый мигрант, который отбился от стада, или сбежал от сволочи-бригадира, или просто решил размять ноги и заодно поглазеть по сторонам. До тех пор пока он не нарушал эту границу и не заговаривал с ними, его как будто не было вовсе. А вот потом все менялось, и, хотя каждый раз складывалось по-новому и не похоже, он уже научился угадывать, в какую сторону повернется разговор, в первые несколько секунд. Сразу, как только произносил свою первую реплику и его наконец замечали. И по тому, как взглянул на него сейчас водитель белоснежного Ниссана Кашкай, таксисту из Андижона стало ясно, что здесь он потеряет не меньше пяти минут, причем еще до того, как поздоровался и задал свой вопрос:
— Ты мусульманин, брат?
— Что, простите? — спросил водитель Ниссана, красивый седой кавказец с золотым кольцом на мизинце, и раздраженно поморщился, как будто его никогда еще о таком не спрашивали.
— Ты мусульманин, брат? — повторил таксист спокойно. По крайней мере, вводную эту реплику, честную и простую, придумал не русский. Он выбрал ее сам, и она ни разу пока не подвела его, даже если поначалу некоторые реагировали вот так — с досадой или смущенно. И перед тем как ответить, оглядывались по сторонам.
Кавказец тоже оглянулся и бросил короткий взгляд через плечо. За спиной у него сидела полная блондинка лет сорока, обнимая за плечи двух сонных девочек-подростков, и смотрела на гостя неприязненно и тревожно.
— Я не понял, — сказал кавказец хмурясь. — Вам что нужно?
— Мусульмане должны помогать друг другу, — ответил таксист и снова умолк. Нарочно, потому что после этих слов тоже была уместна пауза; это были важные слова, слишком важные для того, чтобы смешивать их с остальными.
Блондинка нервно шевельнулась и приготовилась говорить, но муж остановил ее жестом. Лицо его немного расслабилось.
— А, вот в чем дело, — сказал он и потянулся к карману пиджака. Видимо, за бумажником.
Андижонец не обиделся. За последний час у него было два с лишним десятка таких разговоров, и ни один, как ни странно, не показался ему унизительным. Может быть, потому что все они рано или поздно заканчивались одинаково. Впервые за долгое время он все делал правильно и знал точно зачем. Нужно было просто объяснить.
— Ты не понял, брат, — мягко сказал он и улыбнулся. — Я пришел не просить помощи, я пришел помочь. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 13:30
Шумная перепись добровольцев, без которой женщина-Мерседес в свой отряд никого не принимала, наконец закончилась, и группа новоиспеченных конфискаторов, которая на волне общего энтузиазма выросла минимум вдвое, нестройной когортой отправилась к польскому грузовику. Даже на расстоянии их бодрая перекличка звучала невыносимо, и все-таки Саше сразу стало чуть легче. По крайней мере, они унесли свою глупую радость с собой и не надо было больше видеть их лица, полные слабоумного оптимизма. Митя был прав там, в машине, когда сказал, что им нужно просто чем-нибудь заполнить ожидание, чем угодно, и нелепо было сердиться на них за это. Но она сердилась. Нестерпимо, до звона в ушах — на всех, на каждого из них, и особенно на Митю. Потому что он, как обычно, сбежал туда, где
