Красная линия - Вера Александровна Колочкова
— Да ладно, проехали. Я ж все понимаю. Ты ложись, если хочешь. А я на ужин что-нибудь приготовлю. Потом пораньше спать лягу… Я сегодня всю ночь не спала, за Кирюшу переживала. Такой маленький, так его жалко… Но врачи говорят, что у маленьких это бывает. И слава богу, что уже все хорошо. Завтра утром снова к папе пойду…
— Да. Иди, конечно. Ты сейчас папе очень нужна. А на меня не обращай внимания, я сегодня очень плохо себя чувствую.
— Хорошо. Ты и впрямь плохо выглядишь, отдыхай…
Уже поздним вечером Лера встала, на цыпочках вышла в прихожую, чтобы не разбудить Ксюшу. Приоткрыла дверь, выскользнула на лестничную клетку, нажала на кнопку звонка соседской квартиры. Никита открыл ей, глянул с досадой — что тебе еще, мол?
— Ты ездил к Даше? Как она?
— Ездил. Она мне дверь не открыла. Я весь день на крыльце просидел. Потом уехал…
— Ну и зря! Не надо было!
— Слушай, чего ты здесь командуешь, а? Ты считаешь, что у тебя есть право давать мне советы? Кто ты такая вообще?
Она только склонила голову вниз, будто приняла в себя его раздражение. Ничего не ответила. А Никита продолжил сердито:
— Да я вообще с тобой ни о чем говорить не должен, если на то пошло! Особенно о Даше говорить не должен! Это… Это ведь тоже предательство, что я с тобой сейчас о ней говорю! С тобой… Ну, неужели сама этого не понимаешь? Самой не противно, нет? Уйди лучше, уйди…
Он распалялся гневом все больше, и голос звучал на высокой ноте, почти визгливой. Она слушала и опять удивлялась — а где Никита? Ведь этот человек со злым лицом и скулящими злыми нотками в голосе вовсе не Никита… Не тот Никита…
Наверное, нет больше того Никиты. Для нее нет. Исчез. Наверное, ей легче от этого должно быть…
Но легче не было. Наоборот, еще хуже стало. Пустота какая-то внутри образовалась, и слова Никиты улетали в эту пустоту, не задевая ее и не обижая.
Наверное, так и должно быть. То самое дьявольское очарование наваждения ушло, оставив после себя пустоту. А что еще оно должно было оставить? Все правильно, да… Это ведь хуже всякого наказания, когда внутри — одна пустота…
* * *
Утром вставать не хотелось. Даже глаза открывать не хотелось и начинать жить новый день. Но ведь надо его как-то жить… Нести в себе пустоту, делать лицо, заниматься рабочими делами. Эти рабочие дела никто ведь не отменял… В конце концов, она своего начальника может подвести, а Павел Максимович так заботлив к ней, так ей доверяет! И потому надо вставать и идти… И исполнять свои обязанности, жить как-то.
В суете дня ей даже показалось, что отпустило, и с удовольствием села попить чаю с девочками из отдела. К тому же Наташа торт принесла в честь дня рождения дочки, и даже спросила ее с интересом:
— А сколько твоей Леночке исполнилось, Наташ?
— Да уже пять лет, представляете, Валерия Николаевна? Можно сказать, первый юбилей…
— А твой бывший поздравил Леночку, Наташ? — осторожно спросила Люся, разливая по чашкам чай.
— Нет, не поздравил… — грустно ответила Наташа, отводя глаза. — Может, вечером придет, не знаю…
— Ой, когда ты с ним разводилась, он хотел ребенка у тебя отобрать, помнишь? А теперь и про день рождения вспомнить не может… Все они такие, отцы-молодцы легкомысленные! Очень удобно у них память устроена, да… Вот женщина никогда про своего ребенка не забудет, а мужику не дано, видимо. Хорошо, что ты его выгнала тогда, не простила. И я бы не простила измену, ни за что не простила, да!
— Ну, не знаю… — грустно пожала плечами Наташа, разрезая торт. — Может, все теперь было бы по-другому, если бы я мужа простила…
— А ты что, жалеешь?
— Да говорю же — не знаю…
Лера слушала их разговор, молчала. И досадовала уже, что приняла участие в этом чаепитии. Но не встанешь же, не уйдешь… Придется сидеть и слушать, ничего не поделаешь.
— Вот такие мы бабы, да… — жалостливо глянув на Наташу, тихо проговорила Люся. — Сначала все из себя гордые такие, простить измену мужу не можем, а потом жалеть начинаем… А некоторые так вообще сразу своего изменника оправдывают, им так проще, наверное! Вот взять хотя бы мою соседку… Приехала она, бедненькая, из командировки и застала мужа с любовницей, чуть не убила ее на месте! Так с кулаками набросилась, что бедная тетка едва ноги унесла, бежала вниз по лестнице в одних трусах… Я потом спросила соседку — а чего ты на нее-то накинулась, муж твой разве не виноват? А она вытаращилась на меня удивленно и отвечает — а ему-то за что, мол? Он же мужик, натура у него такая… Сама я виновата, что одного его надолго оставила, сама…
— А может, твоя соседка и права, Люсь… — тихо проговорила Наташа. — В том смысле права, что приняла эту позицию. Так действительно проще, наверное… Мы же над анекдотами на эту тему смеемся, правда? Нам же смешно, когда это все не с нами происходит? Так почему ж тогда и на себя эту анекдотическую ситуацию не спроецировать? Как там у Набокова, если вспомнить… Между комическим и космическим всего одна свистящая согласная, и больше нет ничего?
— Ну, подвела философию… Я, например, с тобой совсем не согласна, Наташ! — сердито проговорила Люся. — Да я бы ни за что и никогда не простила, ни при каких условиях! И не жалела бы точно потом об этом!
— Ты так говоришь, потому что сама в этой ситуации не была. Да ты и замужем не была, Люсь…
Люся фыркнула и замолчала. Обиделась, наверное. Лера сидела, смотрела прямо перед собой, даже не услышала, как Наташа спросила тихо:
— А вы что обо всем этом думаете, Валерия Николаевна? Вы на чьей стороне сейчас?
Не дождавшись от нее ответа, женщины переглянулись, и Люся поджала губы сердито и покрутила пальцем у виска — зачем спрашиваешь, мол…
А Лера вдруг очнулась запоздало, глянула на Наташу, проговорила тихо:
— Я ничего не думаю, правда. Я тоже не знаю, как правильно. Наверное, это каждый человек сам для себя должен решать, как ему поступить… Вернее, как может поступить, а как не может…
Наташа и Люся дружно закивали — да, мол, согласны, да! И в этом дружески торопливом согласии было еще что-то,
