Трое - Георгий Иванов Марков
Вдруг, рядом шлепнулось что-то тяжелое, обдав его брызгами.
— Бонжур, мосье! — кричит Кокки с берега, бросая второй камешек.
Сашо крепко выругался.
Кокки удивлен.
— Помешал кейфовать! — догадывается он. — Ничего не поделаешь! Твоя уважаемая мама поручила мне разыскать сына.
— Проваливай отсюда! — ревет Сашо, взбешенный тем, что нарушили его покой.
— Слушай… — продолжает Кокки.
— Проваливай, говорят тебе! — Сашо достает камень со дна и бросает его в Кокки.
Так как торговля испокон веков шла рука об руку с благоразумием, Кокки удаляется на безопасное расстояние и кричит оттуда:
— Тебе письмо!
— Подотрись им! — Сашо ныряет и остается под водой почти целую минуту.
Когда он высовывает голову, Кокки уже и след простыл.
Сашо опять ложится на спину. И снова погружается в приятные грезы, сладостные мечты.
Исчезло тяжелое чувство. Словно душа его обновлена. Новым светлым неизведанным чувством исполнена она теперь…
Спустя некоторое время Сашо идет на виноградник. Кое-где попадаются отдельные лозы с неубранными гроздьями. Сашо срывает гроздья и ест.
«Вот, — думает он. — этого мне достаточно! Другого не хочу!»
Насытившись, Сашо идет куда глаза глядят. Горизонт кажется ему необозримым, а небесный простор — бесконечным. Окутанный облаками серебристый диск солнца клонится к западу.
Сашо созерцает картину заката.
— Вертится земля, вертится, — вслух говорит он, — и вместе с нею вертится ничтожная блоха, именуемая Сашо!
Это кажется ему совсем глупым. Для него природа и его собственная персона — одно и то же. Особенно сейчас, когда он взглядом обнимает весь простор.
Неподалеку послышались голоса. С десяток девушек пересекает поляну между двумя виноградниками. Сашо прячется за кустами и ждет, пока они пройдут, а затем продолжает свой путь.
С пригорка замечает внизу на дороге фигуру Куклы, которая, наконец, ушла.
Ему хочется запустить в нее камнем. Он ненавидит ее, не хочет больше думать, даже вспоминать о ней.
— Женщины тоже ложь! — думает он. — Всегда остаешься обманутым!
И его охватывает бессильная ярость при мысли о том, что его так много обманывали и будут обманывать и в будущем.
«Почему бы мне не убежать куда-нибудь? — спрашивает он себя. — Податься куда-нибудь в горы. Буду жить, как придется. Построю себе хижину и буду охотиться на диких зверей — проживу как-нибудь. Годами не буду спускаться в долину, к людям. Не все ли равно, что будут думать обо мне. А, может, поехать на море?»
Тихая, спокойная водная гладь. Солнце печет немилосердно. Он в лодке, под парусами, и в ней рыбацкая сеть. Вдруг видит — тонет иностранный пароход, а его пассажиры барахтаются в воде. Сашо спасает людей. Его ищут потом, хотят благодарить, а его и след простыл — слава ему не нужна…
Или другое, лес…
Снова манящие картины, снова подвиг, снова одиночество…
Все это — самообман, все это так же неискренно и лживо, как неискренни и лживы его приятели, как неискренен и лжив мир его родителей, лживо как футбол, как женщины, как…
— Но что же тогда истина, правда? — спрашивает он себя и задумывается. — А, может быть, правды и вовсе нет. И люди выбирают из кучи лжи такую ложь, с которой могут примириться, и делают ее истиной!
Этого ему достаточно, чтобы отказаться от дальнейших грез и размышлений. Зачем ему ломать голову. Он будет себе жить, как придется, не обременяя себя мрачными мыслями.
Впереди Сашо видит старую грушу. Берет камень и пытается попасть в ствол. Мимо. Еще раз. Опять мимо. Это его раздражает. Он поднимает с земли с десяток камешков и словно градом осыпает ствол.
— Эй, парень! — кричит ему кто-то.
К нему бежит пожилой крестьянин. Сашо кажется, что он его видел где-то.
— В чем дело?
Крестьянин запыхался, весь дрожит от волнения. Лицо выражает страх, растерянность.
— Помоги мне, парень, — говорит он страдальческим голосом. — Помоги!
Сашо выпускает камни из рук.
— Что случилось? — недовольно спрашивает он, словно его отвлекли от важного дела.
— Кобыла жену мою лягнула! — чуть не плачет крестьянин.
Сашо молчаливо идет с ним.
— Кровью истекла… — добавляет, всхлипывая, крестьянин.
— Умерла?
— Держится… врача нужно… — рыдает крестьянин. — Не могу отнести ее в село… Лежит она, а я бегаю туда-сюда — нигде живой души нет… а кобыла убежала, будь она проклята!
Женщина лежит на траве вся в крови.
— Ох! Ох! — жалобно стонет она.
Изо рта тоненькой струйкой течет кровь.
— Помрет она! — сквозь слезы говорит крестьянин. — Помрет она здесь!
— Есть у вас в селе врач? — спрашивает Сашо, глядя на пострадавшую. Женщина крупная и, наверное, весит немало…
— Есть… Есть…
Сашо становится на колени и, просунув руки под голову и бедра женщины, поднимает ее.
— Беги в село за врачом! — говорит Сашо, вставая. — А я ее понесу!
Крестьянин словно не слышит его. Он семенит рядом с полуголым парнем и сбивчиво рассказывает ему, как они с женой распрягли двуколку, подзакусили, как жена пошла за кобылой… и, как потом он услышал ее крик и увидел убегающую кобылу.
— В живот лягнула! — плачет крестьянин. — Помрет она…
— Слышишь, что тебе говорят, — кричит на него Сашо. — Хватит ее отпевать! Беги за врачом скорей!
Только сейчас крестьянин понял, что ему говорят.
И что есть силы он побежал по пыльной дороге, смешно подпрыгивая на своих коротких ногах.
Сашо удивлен — откуда у этого пожилого человека взялась вдруг такая прыть.
Крестьянин бежит вниз по склону и исчезает в береговом ивняке.
Килограммов восемьдесят будет! — прикидывает Сашо, глядя на женщину.
Волосы ее с проседью, однако лицо еще молодое, без морщин, щеки упругие.
— А, может, и больше восьмидесяти! — говорит он, стремясь держать ее голову повыше.
Женщина словно в забытьи. Видно, что она не пришла в себя от удара и боли. А, может, от испуга? Но вот ее сознание немного проясняется, и она чувствует, что ее несут. Она чувствует крепкое объятие рук Сашо и как будто успокаивается. Перестает стонать.
Сердце Сашо учащает удары. Он начинает пыхтеть. Руки заломило от усталости. Он спускается по склону, но не останавливается на берегу реки, а продолжает идти.
— Еще километров два до села будет! — вслух произносит он. Стискивает зубы.
Больше всего его затрудняет то, что ему приходится высоко держать голову женщины. Стоит ему немного ее опустить, как снова начинает течь кровь…
Что-то тяжелое подступает к горлу, сжимает его, мешая дышать. В коленях появилась дрожь.
Он злится на себя.
— Так тебе и надо! — Кричит он своему телу. — Не будет тебе поблажки!
И продолжает идти.
— Самое малое девяносто! — говорит он. — Наверное любит поесть. Здешние крестьянки жрут за
