Сто лет Ленни и Марго - Мэриэнн Кронин
Мы приближались к часовне, и Сюзи замедлила шаг, чтобы успеть рассказать мне еще что-нибудь. Но я высвободилась.
– Спасибо, что отвела.
Странноватый у меня был голос. Натужный. Не мой.
– Да мне не трудно. Надеюсь, не утомила тебя!
Я махнула рукой – нисколько, мол.
– Значит, приду за тобой через час.
– Спасибо.
Не дожидаясь, пока она скажет еще что-нибудь, и не зная, стошнит меня сейчас или упаду на колени и взмолюсь, я толкнула тяжелую дверь часовни. И врезалась с размаху во внушительных размеров живот отца Артура – оба мы отскочили в разные стороны, еще не понимая, что произошло.
– Ленни? – Отец Артур не смог скрыть радости.
– Я на мессу пришла.
– Ты как раз вовремя.
Заглянув в часовню, я увидела, что кроме меня в ней единственный прихожанин – старичок в полосатой пижаме и пиджаке сверху. А когда перевела взгляд с этого одинокого прихожанина на отца Артура, тот только плечами пожал. Хорошо, что он больше не притворяется.
По такому случаю отец Артур облачился в черные брюки и рубашку, а на шею повязал какой-то шарф, что ли, с вышитыми виноградными гроздьями.
Я заняла место в третьем ряду. В первый не пошла – вдруг участие зрителей предусмотрено? Тошнота стала проходить, стоило мне усесться, и теперь я наблюдала, как отец Артур зажигает последние свечи в углу и включает CD-диск с псалмами.
Старичок в первом ряду громко шмыгнул носом, а потом достал платок из кармана пиджака и высморкался в него. Затем развернул платок, изучил содержимое, после чего свернул и положил обратно в нагрудный карман.
Отец Артур проворно вышел вперед, приостановился и оглядел нас обоих. Свою паству. Свое стадо.
Уже готовое к радушному приему в теплом загончике Божьей любви.
– Добро пожаловать! – сказал отец Артур.
И я вняла. Словам, музыке и всему остальному. Не засмеялась даже, когда голова старика в первом ряду качнулась вперед – он задремал. Но потом громко всхрапнул. Втягивая воздух с хрипом, неожиданно прервавшимся, когда старик, вскинув голову, крикнул: “Теодор?!” Вот тогда я засмеялась. И отец Артур тоже.
Марго и президент Хо Ши Мин
Марго была в сиреневом. Солнечный свет бил в крышки столов вокруг нее, и от этого сама она будто светилась.
– Это тебе понравится, – сказала она, наточив карандаш и сдувая стружку с листа.
Недолго думая, Марго стала рисовать овалы, ряд за рядом. Не сразу, но овалы наделены были плечами, а по бокам от них выросли два высоких здания. Потом они удостоились одежды, значков и лиц. А потом и рассказа.
Лондон, 18 марта 1968 года, час ночи
Марго Макрей 37 лет
Я сидела на ступеньках у нашей парадной двери – на руках, будто зарубки, кровоточащие царапины, с левого колена содран лоскут кожи, под ним нечто сырое и кровавое, раздувшееся правое колено превратилось в один бесформенный темный синяк. Я пробовала подцепить ногтями застрявшие в ладонях мелкие осколки булыжника, но только кожу порвала и пустила кровь.
Было темно. И холодно. Но я все равно ждала.
Я не ела с самого утра, и желудок напомнил об этом. На минуту возникло такое ощущение, будто внутри снова плавает Дэйви и, готовясь выйти и увидеть белый свет, поворачивается нужной стороной.
Я так долго просидела на холодных каменных ступенях, что перестала чувствовать место, на котором сидят. Волосы у меня были грязные. Одежда тоже, и я не уставала так с тех пор, как не стало Дэйви.
Но подумала: какая разница – на ступеньках сидеть и ждать или где-то еще? Следующий поезд из Лондона будет только в шесть утра.
Два чемодана ждали вместе со мной. Из одного я вынула свитер, накинула на плечи. Пока решила не надевать, чтобы не испачкать рукава кровью.
Больше никаких акций протеста, нарушений закона, никакого активизма, обещала я себе и все равно 17 марта 1968 года стояла на Трафальгарской площади – стук сердца отдавался в ушах, руки тряслись. Таким образом я надеялась привлечь внимание Мины.
Профессор вернулся. Наша жизнь вообще теперь крутилась вокруг него. Он научился вовремя снимать обручальное кольцо. Я наблюдала за Профессором в окно нашей квартирки. Сначала он тянул кольцо, потом долго крутил (явно растолстел, с тех пор как женился) и, сняв наконец, надежно прятал в левый карман пиджака.
В тот мартовский день они впервые вместе вышли на люди. Мина была радостно возбуждена. Профессор курил, стараясь демонстрировать невозмутимость, но нервничал, конечно, не меньше моего. Он надел солнцезащитные очки с закругленными серебристыми стеклами, надеясь, вероятно, что никто не узнает его, идущего за руку вовсе не с женой.
Мы стояли там, где прежде была Трафальгарская площадь. Только ее больше не было, был человеческий улей. Толпа гудела, пихалась, напирала. Двое мужчин подняли деревянный щит с портретом улыбающегося президента Хо Ши Мина и обращением к американской армии под ним: “Уходите домой!” Протиснувшись мимо меня, они стали пробиваться вперед, в гущу событий. Где-то в этой толпе толкались и Адам с Лоренсом в футболках с небрежной надписью, сделанной черным фломастером: “Скажите дяде Сэму, люди, что во Вьетнаме нас не будет”.
Я ждала в темноте на ступенях.
Приложила к окровавленному колену кусок фланели, который захватила наверху. Но почувствовав жгучую боль, тут же отняла, а вместе с тканью оторвался и последний мокрый лоскут кожи. Розовая плоть под ним блестела. Болело сильно, но я не двигалась.
В сумрачном свете фонарей на тротуаре в конце улицы показалась чья-то фигура. Я вгляделась: нет, не она.
Шум стоял невыносимый. Пришло время двигаться к Гровнор-сквер, где актриса должна была вручить письмо. Все случилось в один миг – людской поток повернул.
– Я пошел. – Профессор бросил сигарету на землю и даже не потрудился затушить.
Мина вытаращила на него глаза.
– Как? Ты не можешь уйти, сейчас будет самое интересное.
Но он сдержанно поцеловал ее в щечку и, работая локтями, стал выбираться из толпы, по пути велев посторониться женщине, которая размахивала плакатом прямо у него перед глазами, скрытыми за стеклами очков.
Мина остановилась. Я тоже. Кажется, она готова была расплакаться. При виде ее недовольного личика я почувствовала, что распаляюсь.
Наверное, она заметила это, повернувшись ко мне, потому что спросила:
– В чем дело?
Толпа вокруг шумела и волновалась все сильней. Из нее было уже не выйти.
– Хватит, Мина! – заорала я. – Хватит уже!
Люди обтекали нас с обеих сторон. Вокруг был такой хаос и шум – казалось, можно выкрикнуть это
