Неслучайные люди - Маша Трауб
Тетя Неля была прогрессивной невестой – она выходила замуж то в леопардовом брючном костюме с розой на плече, то в алом платье с рукавами летучая мышь. Гуляла неизменно в ресторане. У тети Нели с моей мамой был даже коронный номер, который исполнялся исключительно по случаю свадьбы – цыганочка с выходом. Высокая и статная тетя Неля плыла, раскинув руки, а моя миниатюрная, но плотно сбитая мама скакала у нее под мышкой. Первой об очередном скором разводе и свадьбе узнавала моя мама.
– Опять? Почему? – восклицала она.
– Ты знаешь, он так любит Лялечку, – плача от счастья, говорила тетя Неля.
Надо признать, все Лялькины отчимы ее обожали. Лялька никогда не страдала от отсутствия одного постоянного отца. Мы ей даже завидовали. На день рождения, Новый год и прочие праздники бывшие отчимы заваливали Ляльку подарками. А когда она выросла – деньгами. Надо отдать должное и Ляльке – она никогда не злоупотребляла добротой отчимов и каждого нового старалась полюбить как родного отца.
В последний, восьмой, раз тетя Неля вышла замуж в семьдесят один год по большой, сумасшедшей любви. Гуляли в ресторане. Моя мама с тетей Нелей исполняли цыганочку, держась за поясницы – у мамы остеохондроз, у тети Нели – ревматизм.
– Пожелайте, чтобы мы с Петром Ивановичем отметили золотую свадьбу, – крикнула, подняв бокал, тетя Неля.
– Нель, ты же вроде еще не в маразме и не в Альцгеймере, – шепнула моя мама, – какая золотая свадьба?
– Такая. Пятьдесят лет в браке, – удивилась Неля.
– Нель, только замужем надо быть за одним мужем. Тогда считается.
– Ой, а я думала, что это как трудовой стаж, – искренне удивилась тетя Неля.
В эфире
Много лет назад мы с мамой жили в маленьком, еще строящемся северном городе, где не было ни аэропорта, ни вокзала. Руководство города решило, что сначала нужна телевизионная вышка. Будет вышка – будет и все остальное. Специалисты руководство отговаривали – вышка не устоит, упадет, потому что вместо почвы не пойми что, а вместо погодных условий – непечатные выражения. Но руководство сказало «надо». Вышку поставили.
Руководство высказало пожелания относительно сетки вещания – чтобы обязательно по вечерам была добрая программа «по заявкам телезрителей». Вести программу должна красивая молодая женщина, которая приятным голосом будет зачитывать поздравления с днями рождения заслуженных работников Севера, желать счастья работникам буровых и исполнять музыкальные заявки. Девушку долго не могли найти – не потому, что не было красивых и молодых, а потому, что вакансия, как сказали бы сейчас, не котировалась на рынке. Стать знаменитой? Да и так каждую собаку в городе знаешь. Сделать карьеру? Так за этим на буровую, а не в телевизор. Найти мужа? Так они все на буровой. Заработать? Так и помбуру больше платят.
В общем, вести злополучную передачу была назначена старшая сестра моей одноклассницы Алки – восемнадцатилетняя главная красавица города Лариска. В день первого эфира, который должно было смотреть руководство, Лариска буквально стояла на ушах – не от волнения, а оттого, что ни у кого в доме не нашлось пива. Кончилось. Водка была, самогон был, а пива не было. И Лариска совершенно не представляла, как ей без пива делать прическу к эфиру. Без пива же начес держаться не будет. А за лаком для волос ехать на Большую землю. Да еще, как назло, от мороза у соседей прорвало трубу, и на время починки по стояку вырубили воду, а у Лариски голова была грязная. Пришлось ее мыть мукой – предком современного сухого шампуня – посыпать и расчесывать. Прическу будущая звезда экрана сделала на сахарном сиропе, из-за чего ее локоны стали железными и торчали, как у Медузы горгоны. А для красоты и чтобы замаскировать остатки невычесанной муки, Лариска посыпала на челку краску для батарей – серебрянку.
Платье Лариска взяла мамино, с Большой земли привезенное, следовательно, самое модное. Оно было черного цвета, с огромными, расшитыми золотом накладными плечами-эполетами. Пока Лариска добиралась до студии на соседнюю улицу, замерзла в этом платье как цуцик. И для согрева выпила с оператором водки. А что еще оставалось делать? В студии отключили свет – снег налип на линии передачи, и красилась Лариска в темноте.
Когда руководство увидело в телевизоре седую пьяную тетку с вишневыми губами и глазами панды, от экрана невольно отстранилось. С пандой это сейчас бы сравнили, а тогда и не знали такого зверя. Лариска сосредоточенно посмотрела в камеру и торжественно произнесла: «Эта песня посвящается руководству города. Светлая вам память». После чего расплакалась. Руководство ушло в запой, поэтому его решили не беспокоить. А когда вышло, ему доложили – телевизионная вышка таки упала, не выдержав порыва ураганного ветра. С местным телевидением руководство решило завязать, чтобы больше так не нервничать.
Жить надеждой
Мне было лет десять, и я жила на Кавказе. Помню, у нас в школе была бурная общественная жизнь – смотры отрядов, поездки по местам боевой славы, выступления перед ударниками производства. Мы читали стихи, пели песни, дарили цветы и повязывали пионерские галстуки. Однажды нас привычно загрузили в автобус и отправили в соседнее село. Там жила долгожительница, которую мы должны были поздравить с днем рождения. Сто каким-то по счету.
Во дворе на лавочке под тутовым деревом сидела бабушка. Она была как девочка – маленькая, худенькая, только вся в морщинах и слепая. Халат и платок и даже тапочки со стоптанными задниками были ей велики. Как будто купили все это на вырост. Она тяжело опиралась на большую палку, отполированную руками. Мы зашли во двор и начали выступление. В конце я должна была подойти к бабушке и повязать ей галстук.
У нее были пустые, будто налитые водой глаза. Две глубокие борозды – многолетние слезные пути – шли от уголков глаз по щекам. Губы проваливались в пустую черноту рта.
– Где Жорик?! – неожиданно крикнула бабушка, схватив меня за руку.
– Не знаю, – промямлила я.
– А?! – крикнула бабушка. – Жорик здесь?
На ее крик прибежала женщина лет шестидесяти с кульком конфет и печенья для
