Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
Дальше ходу не было. Бежать до моста сил не хватит.
Высокие сосны мрачно качали пушистыми лапами, вбирая в себя осеннюю синеву неба, ещё недавно казавшегося Ане безмятежным.
Она вдруг остановилась, повернувшись лицом к Алексею, и, побледнев, увидела, что он уже совсем рядом.
– Аня, ласточка моя, – впившись глазами в её лицо, он хватал ртом воздух, с трудом выговаривая слова, – я не для себя экспроприировал ценности. Ты не думай. Я не вор. Это для дела революции, для народа. Я боевик-народоволец, моя обязанность снабжать наш центр деньгами для борьбы с царизмом. Ты же умная, тонкая девушка, ты понимаешь, что с пустыми руками невозможно поднять массы на великую битву.
Вздёрнув вверх голову, Аня с презрением выкрикнула:
– Ты – ничтожество, мразь! О какой борьбе ты толкуешь? То, что вы творите с людьми, – преступно! И какими бы идеями вы ни прикрывались, ваша партия – шайка разбойников и убийц, для которых человеческая жизнь не имеет никакой ценности. Не дай Бог, если власть в России перейдёт в кровавые руки убийц и воров!
– Нет! Ты не права. Мы дадим людям свободу, равенство, братство.
– Свободу быть убитыми? Равенство в нищете? Братство в горе?
Алексей дёрнулся и облизал губы, медленно растягивая их в улыбку:
– Я люблю, когда ты сердишься, Аннушка. С той минуты как я увидел тебя, я понял, что ты должна быть только моей.
Глазами, расширенными от омерзения, Аня видела, что с каждым словом он медленно приближается к ней, протягивая руки, как для объятия. Руки, которыми он грабил и убивал, руки, которыми он прежде осмеливался касаться её.
– Я люблю тебя, Анна, – обретая твёрдость, голос Алексея набирал силу и уверенность, – я знаю, что ты тоже меня любишь. Уедем за границу в партийную школу. Вот увидишь, совсем скоро ты поймёшь и простишь меня. Сделай мне шаг навстречу. Один шаг.
Стоя на краю пропасти, Аня всей кожей ощущала холод речной воды, беснующейся за её спиной.
Отступать было некуда. Но между гибельной бездной воды и страстными объятиями убийцы, Аня выбрала первое.
Размашисто перекрестившись, она зажмурила глаза и без колебания сделала шаг назад, мгновенно задохнувшись от пустоты резко охватившего её пространства. Больно ударившись о воду, краем глаза она ухватила всадника на вороном коне, одним прыжком перемахнувшего бревно у запруды, и почувствовала, как бурлящий поток со страшной силой потащил её на торчащие пики каменной лестницы.
Вода била в лицо, набираясь в рот и заливая глаза. Отчаянно заколошматив руками по поверхности, Аня внезапно увидела, как из воды навстречу ей вынырнул человек. Он протянул руку:
– Хватайся! Держись!
Пытаясь выбраться из потока, она всем телом потянулась к спасителю, но вода закрутила её в водовороте, увлекая на дно и заполняя голову шумом и звоном, в котором не было места человеческой мысли.
– Держись!
Но Аня уже ничего не понимала.
«Прими, Господи, душу мою», – успели прошептать губы перед тем, как её милосердно покинуло сознание.
* * *
Сначала Аня ощутила холод во всём теле, потом, глотнув ртом влажный воздух, поняла, что вместо привычных звуков слышит ровный монотонный гул, заполняющий всю голову. Глотнула ещё раз, и в ушах стало горячо-горячо, словно из них медленно вытекал расплавленный воск. Вслед за этим мир наполнился шорохами и звонами.
Она непроизвольно застонала, и в ответ немедленно отозвался взволнованный мужской голос:
– Очнулась! Слава Господу!
С трудом разлепив тяжёлые веки, Аня поняла, что сидит на коне, головой прислонившись к груди барона фон Гука. Одной рукой он крепко обнимает её за талию, а другой держит поводья крупного коня вороной масти. Стекавшие с волос Александра Карловича капельки воды от встречного ветра брызгали ей на лицо, не давая снова впасть в забытьё. Мокрая одежда обнимала тело ледяной бронёй, тепло поднималось лишь снизу от разгорячённого крупа вороного коня.
– Не шевелитесь! У вас, похоже, сломана рука, – упредил её движение Александр Карлович, увидев устремлённый на него взгляд, и мягко добавил: – Отдохните, все беды позади, вы спасены, а преступник передан в руки правосудия.
«Сломана рука? – удивилась про себя Аня. – А совершенно не больно!»
Произошедшие события почему-то оставляли её совершенно равнодушной. Как само собой разумеющееся, она воспринимала своё спасение и то, что сейчас она едет на коне, тесно прижавшись к Александру Карловичу, и чувствует щекой его тёплое дыхание.
Когда конь переходил в галоп или брал препятствие, барон чуть приподнимал Аню одной рукой, ещё крепче прижимая к себе.
Несмотря на пережитое, объятия Александра Карловича дарили Ане спокойствие и надёжность, каменной стеной отгораживая её от внешнего мира. По дороге им то и дело встречались люди, спешившие на место происшествия. Коротко отсалютовав барону, верхами промчались полицейские во главе с господином урядником. Он пожелал остановиться и справиться о самочувствии потерпевшей, но Александр Карлович коня не придержал, лишь выкрикнул на ходу: «Жива мадемуазель Веснина, спешу к доктору».
Так же, не останавливаясь, Анин спаситель принял из рук одного из полицейских чинов сухой китель, заботливо укутав её плечи.
Нестерпимую боль в сломанной руке она почувствовала около дома доктора Серафима Мефодьевича, стоящего почти напротив полицейского управления.
Навес под крыльцом венчала широкая вывеска «Кабинет доктора Лунёва», под которой стоял сам доктор с выездным саквояжем в толстых пальцах. Кое-как накинутый дорожный плащ и старенький котелок на голове подсказывали прохожим, что господин доктор собрался с визитом к дальнему пациенту.
– Господин барон, я слышал о новом разбое и приготовился поспешить на помощь, – без предисловия начал говорить Серафим Мефодьевич, едва Александр Карлович осадил коня возле резной ограды. Но, увидев мокрого с ног до головы барона с раненой Аней на руках, мгновенно оценил ситуацию и без единого слова приглашающе распахнул дверь дома:
– Пожалуйте сюда. Кладите барышню на кушетку.
В двух словах Александр Карлович ввёл доктора в курс дела:
– Мадемуазель Веснина оказалась одной из жертв дорожного грабителя, бросившись из его рук с обрыва в реку. Имея некоторый опыт по части ранений, предполагаю, что у неё перелом кости.
– Сама пойду, – попыталась отстранить руки барона Аня, но они надёжно поддерживали её за спину, не давая упасть на дочиста выскобленные доски пола кабинета, насквозь пропахшего запахом валериановых капель и карболки.
Кушетка стояла между двух больших шкафов, снизу доверху набитых стеклянными бутылочками с привязанными к горлышкам бумажками-сигнатурами.
– Сейчас, сейчас душечка, не надо бояться, – как маленькую, принялся уговаривать Аню Серафим Мефодьевич, ловко взрезая рукав остро отточенным ножом.
– Пусть господин фон Гук выйдет, – сквозь зубы простонала Аня, силясь не завыть
