Русские снега - Юрий Васильевич Красавин
— Не к добру, — повторила Анисья.
— Знамение нам, — вымолвил Абросим.
Грязный ручеек уже полз по меже неуверенно, будто недоумевая. Над лужицей иногда вспухал вдруг большой пузырь и отражал голубое небо, опушку леса, край ржаного поля и лица стоявших вокруг.
— Конденсат, — предположил Ваня, глядя вверх.
— Чего? — не понял Абросим.
— Все мои сорок умов не в состоянии понять, — пробормотал Ваня. — Если конденсат, то почему струйкой, а не дождичком?
Опять прослеживали каждый сверху вниз, снизу вверх этот нелепый небесный водопад: сущая пустяковина, которой однако невозможно было найти разумной причины и объяснения.
Кто-то опять их дурачил, но невозможно понять, кто.
— А возле лавы на Пьяном лугу вчера молния воткнулась, — шёпотом сказала Аринка. — Так и торчит до сих пор.
Абросим и его семья живо обсуждали это, уже отдаляясь от Вани.
А уж похолодало вдруг, и там, куда падала с неба струйка воды, образовывалась наледь. Небо заволокло тучами. Уж снежные одуванчики закружились в воздухе… Абросим и его семейство, будто относимые на льдине от берега, отплывали…
— Да погодите! — спохватившись, вскричал Ваня. — Как же так? Вы вообще-то в каком веке живете?
— Мы, вроде бы, в восемнадцатом, — отвечал Абросим.
— А чего же говоришь «Питер», тогда как надо «Санкт-Питербурх»? Питером его стали звать в нашем, двадцатом.
— Да вот сбиваюся иногда, ангидрид твою в гидролиз! — ругнулся рукастый мужик Абросим.
И уж ни поля, ни неба над ним, ни жнецов, ни леса с птичьей жизнью — рыхлый снег кругом, и вверху тоже, а рядом, совсем рядом, мелодично журчал ручей — это Вырок.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
1.
Ваня выбрался в подснежный ход, не людьми прорытый, а вытаянный ручьем.
Вырок тек себе в собственном русле, ему не было дела до снега. Он был покрыт льдом, который на стремнине истончался и имел промоины, а у берегов был довольно крепок.
Сумеречный свет сеялся сверху. В этом свете можно было рассмотреть, что над Вырком как бы от дыхания воды вытаял тоннель с обледенелыми сводами, повторявший его повороты и вверх, и вниз по течению. В нем можно было передвигаться, лишь в некоторых местах пригибая голову, а в которую сторону идти, чтоб вернуться домой, об этом можно было определиться по стремлению воды.
Ледок потрескивал у него под ногами, но держал. Местами, а именно там, где вода проточила ледяную корку, инеем были густо покрыты своды тоннеля. Иней осыпался и на лёд, на нём едва заметно отпечатались следы звериных лап, однако то, что тут могут быть волки, как-то не пришло Ване в голову. Он думал о том лишь, что если идёт верно, то скоро должна попасться ему череда прудов — это уже на околице Лучкина.
И верно, подснежный ход раздвинулся, превратившись как бы в комнату с довольно высокими сводами — это был первый прудик. Ту можно распрямиться. За ним последовал второй. Ваня выбрался в следующий и увидел мосточки, вмерзшие в лёд, — с них обычно мать полощет бельё…
Здесь, выбираясь на берег, он поскользнулся, и больно ударился коленом об лёд. Морщась, закатал штанину, потёр ушибленное место и увидел вод коленом как бы ленту, опоясывающую голень, — просто кожа его припухла этаким пояском и покраснела. Поясок этот озадачил его, но Ваня тотчас вспомнил: именно на этом месте совсем недавно был перелом… Был и — нету!
Он очень живо вспомнил, как лежал на продолговатом белом возвышении, и двое в голубовато-зеленых комбинезонах склонились над его ногой, что-то делали с нею, не обращая внимания на то, что он сморит на них.
Вот после того назвавший себя маленьким принцем спросил:
— Куда теперь?
А Ваня ему строго:
— Положь, где взял.
И нога уже не болела. А вот теперь только красная полоска вспухшей кожи опоясывала ногу под коленом, и кожа в этом месте была как бы онемелой, бесчувственной.
2.
Сорокоумовы, мать с сыном, сидели за столом, завтракали… или это был обед… ужин… Маруся поглядывала на Ваню, словно не решаясь сказать.
— Что-нибудь случилось, его я не знаю? — спросил он, поймав её взгляд.
— Случилось… Ольга затеяла торить подснежный ход в Пилятицы.
— Зачем? Ты ей сказала, что я там был? Ни магазин не работает, ни до города не дозвониться. Да и вообще тамошним не до нас. В политику ударились — или о суверенитете хлопочут, или мировую революцию замышляют — их теперь не унять. И городу не до нас.
— Ей в церковь занетерпелось.
— В церковь? Там не служат с тридцатого года. А нынче награбленное добро хранят.
— Ей не объяснишь. У неё своё понятие.
— Или у неё в доме икон мало?
— Она говорит: Божий храм — место намоленное, там молитва Богу слышней. Сказала: это будет мой подвиг — спасти пилятицкую церковь. А при церкви спасутся все.
Оказывается, Ольга вовлекла в этот подвиг и старух: Анну Плетнёву да Махоню. Общими усилиями пробивают ход в снегах.
— Я боюсь, Вань: вдруг потеряются! Ходила им помогать… уговаривала.
— Далеко ушли?
— На поле выбрались.
Сказавши это, Маруся замолчала. Он больше ни о чём не не спрашивал. А закончив с едой, поднялся, стал одеваться.
— Куда, Вань?
— Пойдём старух выручать. Засыплет их снегом. Мы за них в ответе.
3.
Подснежный ход, проторённый горбуньей, начинался от крыльца её дома и вдоль изгороди огородной уходил вниз к Вырку. Здесь Маруся с Ваней остановились, послушали ровное, голубиное воркование ручья и отправились дальше: ход проторен был в сторону, по берегу. Здесь богомолки нашли мосточек, после чего стали взбираться на взгорье.
Ход получался кривой, торивших уводило почему-то вправо, к Селиверстову холму; спохватившись, они стали забирать левее, а потом, будто их что-то подталкивало, опять вправо.
— Ну, заблудились, — сказала Маруся озабоченно. — Этак им назад не вернуться.
Вдруг где-то невдалеке птица запела, и не какая-нибудь, а иволга — та самая, что летом живет в кустах у ручья. Она и запела как раз в той стороне, где Вырок. Маруся и Ваня послушали ее, переглядываясь, и приободрясь, отправились дальше.
Временами им чудился впереди шорох снега, потому казалось, что богомолки, как мышки-норушки, роют где-то недалеко, может быть, даже совсем рядом; пошли дальше, как две лисы на охоте. Под снегами тут и там пробивалась сквозь снег зеленая травка — озимь, а на снегу кое-где отпечатались чьи-то лапы. Может быть, кошка увязалась за Махоней? Та с кошкой неразлучна, по крайней мере дома. Но ранее, у
