Однажды в платяном шкафу - Патти Каллахан
Толлерс постучал трубкой по столу и заказал еще пинту. Его редеющие седые волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоб, а угловатые черты его лица с возрастом смягчились. Глядя поверх очков, бесконечно сползавших с переносицы, он произнес:
– Современная детская литература приводит меня в отчаяние. Детям приходится читать всякий мусор.
Джек согласно кивнул, прекратив хохотать над чем-то, что до этого сказал Уорни.
– Да, – ответил он, – никаких тебе больше Эдит Несбит и Беатрис Поттер. Что правда, то правда.
– Если мы, – Толлерс сделал большой глоток пива и ударил рукой по столу, – если мы хотим читать что-то подобное, то…
– …то мы сами должны это написать, – заключил Джек, закинул правую ногу на левую и качнул головой так, будто только что подвел черту подо всем сказанным.
Там же, сидя под низким потолком на жестких скамейках, среди шуршащих листов бумаги, Инклинги, с перепачканными чернилами пальцами, пришли к согласию.
Джек Льюис и Джон Толкин решили, что напишут что-то такое, что сами хотели бы прочитать, когда были детьми. Толлерс начал работать над рассказом под названием «Утраченный путь». К тому времени его «Хоббит» уже имел огромный успех. А Джек вспомнил про наброски истории о четырех детях, вышедшие из-под его пера в 1939 году.
Одним летним днем в 1948-м, закончив лекцию в библиотеке и ответив на письма, Джек засел в своем кабинете в Килнс и начал писать рассказ: «Жили-были на свете четверо ребят, их звали Питер, Сьюзен, Эдмунд и Люси.»
И на этот раз он не переставал писать.
* * *
Мэгс пролистала весь блокнот и добралась до конца записей. Джордж прервал историю, чтобы кое-что сказать сестре.
– Ты только посмотри! – Он выпрямляется, поворачивается к ней и кладет руки ей на плечи. – Ты бы слышала свой собственный рассказ! Это было прекрасно. Ты отлично все описала. Мэгс, ты же… прирожденный рассказчик!
Она стремительно краснеет и целует Джорджа в щеку.
– Но ведь это же весело.
– И что об этом подумали его друзья? Он же принес эти страницы обратно в паб, да? К Инклингам.
– Так и было. Некоторым очень понравилось, но, к сожалению, его близкий друг Толлерс был не в восторге от написанного. Он сказал Джеку, что тот смешал слишком много разных мифологий.
Джордж утвердительно кивает.
– Может быть и так, но ведь он же работал над чем-то великим, так что какое это имеет значение?
Мэгс смеется над словами Джорджа, и он чувствует, как любовь к ней отзывается приятным теплом в его груди. Она есть все хорошее и истинное, думает он.
Джордж вспоминает какую-то деталь рассказа и торопится вернуться к этому месту.
– Ты говорила, что за несколько месяцев до этого он начал писать автобиографию. Выходит, он писал о своей жизни параллельно с тем, как писал о Нарнии?
– Точно, – соглашается Мэгс, откидывая плед. – Вот видишь, ты замечаешь связи, которые я совсем упускаю. Возможно, оттого он и поделился этим с нами. В смысле, историей своей жизни. Потому что то, что он пишет, нашло отражение в Нарнии. Это предположение настолько же хорошо, как и любое другое, но он с таким рвением работает над историей о Нарнии, что я и предположить не могу, в каких облаках витает его голова. Может, его мысли сразу в двух местах – и в его реальной жизни, и в Нарнии… так что…
– Да! – шумно выдыхает Джордж. – Может быть, что его воображение находится сразу в двух плоскостях одновременно, пока он пишет книги: в реальности и в выдуманном мире, – и эти плоскости пересекаются.
Он закрывает глаза и видит обе истории, слова, вьющиеся одна вокруг другой и друг с другом переплетающиеся, создающие общую сеть, в которую он попадется.
– Это как с паутиной: все эти истории складываются в одну большую.
– Это тоже неплохая догадка – говорит Мэгс.
– Только это не просто догадка, – отвечает ей Джордж.
Он хочет, чтобы его сестра на самом деле поняла, что он имеет в виду.
– Это как если бы ты знала ответ к математическому уравнению, но не имела бы ни малейшего понятия о том, как тебе его получить.
Она кивает, поджимает губы, и ее веснушки оттеняются ярким румянцем. Он прекрасно знает этот взгляд; Мэгс сейчас заплачет, несмотря на то что сама этого не хочет.
Он знает также, что все истории закончились, хотя в каком-то смысле это только начало.
Джордж не может найти подходящих слов, так что просто закрывает глаза, чтобы представить себе человека, который написал «Льва, Колдунью и Платяной Шкаф». И он видит К. С. Льюиса, идущего по кромке берега на маленьком островке за Магдален-колледж. В гуще леса затаился лев, и сердце этого человека наполняется истиной, которую он, годы спустя, изливает на бумагу – это еще один миф, еще одна история, через которую миру является истина.
Глава 20
Все начиналось с картинки
До Рождества оставалось всего три дня, и, несмотря на то что предыдущую ночь я провела дома, в своей постели, убеждая себя в том, что мне не следует снова беспокоить мистера Льюиса и что маме не помешала бы помощь с хлопотами о рождественском ужине, пока отец работает сверхурочно, дабы сдать все заказы на рождественском рынке, и что Джордж знает, что я слышала уже все истории, которые мистер Льюис мог мне рассказать, я решилась поехать в Килнс без приглашения, но со списком в кармане. У меня все еще есть вопросы.
Спрошу сейчас или не спрошу уже никогда.
Миссис Шаркинс, дама с растрепанными волосами, открыла мне дверь и вытерла руки о фартук.
– Мисс Девоншир! Мы так рады вашему возвращению. Нам в последнее время приходилось принимать в наивысшей степени возмутительных посетителей. Людей, вообразивших, что они, придя сюда, обнаружат рыцаря в сияющих доспехах или белую ведьму. Они стучат в наши двери так, будто не знают, что это частный дом. Но вас братья будут всенепременно счастливы видеть!
По коридору разносился аромат шалфея и розмарина. На кухне что-то готовили.
– Мистер Льюис сейчас в гостиной. Проходите, – сказала она.
Прежде чем проследовать в комнаты, я сняла и повесила свое пальто на крючок возле двери. В гостиной, перед ярким пламенем камина, устроившись со всеми удобствами, сидели мистер Льюис и
