Траектории СПИДа. Книга первая. Настенька - Евгений Николаевич Бузни
Скажем, Президент Академии наук страны академик Александров, выступавший как раз перед Медуновым, после которого шёл по списку Ельцин, на том же съезде сумел обойтись без славословия в адрес Брежнева, не назвав его дорогим и не определив его личного участия в помощи советской науке. Ельцин с его амбициями и с перспективами на будущее так поступить не мог и потому говорил, скрывая неприязнь:
– Каждый из нас постоянно ощущал, какой трудной и напряжённой была работа Центрального Комитета, его Политбюро, лично товарища Брежнева.
В порыве подобострастия и желания вырваться вперёд Ельцин тогда упоминал Брежнева, воздавая ему хвалу, даже чаще других областных партийных лидеров, но не забывая показать и свои собственные заслуги. Медленно, с расстановкой, весомо он говорил об успехах своего Среднего Урала:
– Область все годы пятилетки награждалась переходящим Красным Знаменем за победу во Всесоюзном социалистическом соревновании. Эта высокая оценка умножала наши силы, давала возможность полнее использовать экономический, научный потенциал, высококвалифицированные кадры рабочих и специалистов, которыми располагает Средний Урал.
Обком партии стремился наиболее эффективно использовать эти факторы, искал пути повышения действенности своего влияния на развитие экономики и социальных процессов присущими ему формами как органа политического руководства.
Одним из таких путей было усиление партийного влияния на связь науки с производством. С большой благодарностью восприняли свердловчане добрые слова, сказанные об этом Леонидом Ильичём Брежневым в докладе, и ответят делом на такую высокую оценку.
Ну вот кто тянул Ельцина за язык сказать в этой части речи о Брежневе? Какое имел отношение Брежнев к связи науки с производством на Урале? И когда это Ельцин успел узнать о том, что его земляки восприняли с большой благодарностью слова Брежнева, сказанные им в докладе съезду двадцать третьего февраля, если сам Ельцин был допоздна на заседании съезда, а вышел на трибуну с почётного места в Президиуме двадцать пятого?
Естественно, мнения земляков по этому поводу никто спешно не собирал, кроме разве газетчиков, и Ельцину не телеграфировал, да и само выступление его было написано и завизировано к произнесению задолго до начала съезда.
О какой принципиальности могла идти речь хотя бы в этом вопросе? Но этим его словам с упоминанием имени Брежнева аплодировали, как и тогда, когда, завершая выступление, сибирский партийный чиновник высшего ранга Ельцин давал обещания по своему краю, упоминая опять не всуе своего партийного босса:
– Предлагается увеличить выпуск товаров культурно-бытового наз-начения и хозяйственного обихода в полтора раза, к чему привлечь пра-ктически все предприятия. Это реально, так как после указаний товарища Брежнева на пленуме мы чувствуем заинтересованное отношение к этому вопросу практически всех министерств и ведомств. (Словно до этого указания министерства не интересовались своей работой).
Товарищи! Областная партийная организация будет настойчиво бороться за осуществление этих мер, за выполнение решений съезда, планов одиннадцатой пятилетки, ибо у нас нет иных целей, кроме целей партии (тут Ельцин скривил по обыкновению губы, явно кривя и душой) нет выше долга, чем отдавать все свои силы, знания и опыт процветанию любимой Родины. (Аплодисменты – ему поверили). Из документов же двадцать шестого съезда КПСС мы видим будущее нашей страны, будущее нашего края.
И коммунисты, все трудящиеся Свердловской области заверяют делегатов съезда, Ленинский Центральный Комитет, лично Леонида Ильича Брежнева, что за это грандиозное и прекрасное будущее они будут бороться со всей революционной страстностью и непоколебимой преданностью делу Коммунистической партии.
Продолжительные аплодисменты провожали Ельцина, кривившего
душой, на почётное место в Президиуме.
Да, принципиальным коммунистом, а стало быть и честным, Ельцина назвать было нельзя, и он это прекрасно понимал. Однако Брежнев его так и не выдвинул выше, как ни восхвалял его Ельцин. Так ведь все хвалили, а переплюнуть по-настоящему заметно не удалось. Нужна была кропотливая многосложная скрытая от посторонних глаз аппаратная работа.
Вот, к примеру, Сергей Фёдорович Медунов оказался ближе к Ге-неральному. В ЦК из секретарей Краснодарского крайкома попал раньше Ельцина, хоть и имел за собой чёрный хвост с исчезновением секретаря горкома партии, слишком много знавшего о своём краевом начальнике. Тут сыграла, конечно, определённую роль история с пребыванием Брежнева на Малой Земле и публикация книги Брежнева, которую Медунов назвал в докладе шедевром, сопоставимым только с гениальным произведением далёкого прошлого "Словом о полку Игоревом".
Повезло человеку в этом смысле, то есть Медунову, что у него такая земля нашлась. Это как кусок золота нежданно-негаданно в руках оказался. Но хоть быстрее он попал на партийный Олимп, так зато и вылетел оттуда ещё быстрее да с исключением из партии, преданный своими же соратниками Горбачёвым и Разумовским. Так что тут глаз да глаз нужен, чтобы не повторить ошибок предшественников.
Каким сильным казался Романов в Ленинграде, а вот же тоже сбросили и не за то, что дочери хотел свадьбу организовать во дворце Эрмитажа, наподобие царя всея Руси, а за то, что оказался реальным претендентом на власть, прямой угрозой только что пришедшему Горбачёву.
И первый секретарь Московского горкома партии Гришин, чьё место занял теперь Ельцин, слетел с тёплого места по той же причине. Не промахнутся бы Ельцину теперь. Пришлось лавировать с самого начала, с памятного апреля восемьдесят пятого года, с которого началась московская эпопея.
Прежде всего, пришлось-таки согласиться переехать в столицу не на должность секретаря Центрального Комитета партии, а для начала заведующим отделом строительства. Ни за что не пошёл бы на это, если бы не заверения друзей, что это лишь небольшая ступенька. Друзья не подвели, и уже через два месяца вступил в должность секретаря ЦК. Заветная цель приблизилась.
Но прошло каких-то полгода, не завершилась ещё притирка с главным механизмом власти, как поступила команда Горбачёва принять к руководству Московский горком партии.
Это была удача. Оставаясь секретарём ЦК, Ельцин получал одновременно в подарок прямую власть над всеми браздами правления Москвы. Это было равносильно возможности оседлать вожака табуна лошадей, который всегда следует за лидером. Сумеешь направить вожака в нужную тебе сторону и весь табун за тобой.
Ельцин понимал это
