Когда Джонатан умер - Тони Дювер
Барбара прошлась по волосам длинным гребнем из прозрачной пластмассы и надела пижамную куртку.
– Да, эта девочка – просто чудо! Ей можно отдать ребёнка практически на весь день! Она заставляет их готовить еду, нормальную еду, не как в столовой, и она учит их печь пирожные и всё такое, у неё есть ткацкий станок, гончарные принадлежности. Говорю тебе, если бы ты видел этих девочек и мальчиков. Они просто сияют! Настоящие живые дети! Уж извини, но я их видела! Нет, правда! Это же видно, как они счастливы. Я была там, понимаешь. Я тогда была тяжела Сержем, тебе-то было легче, нет, я тебя не виню, просто подумай немного. Нет, ему будет хорошо там. Не знаю, заметил ты или нет, но твой ребёнок становится неврастеником. Ах, как они рисуют! Дорогой! Если бы ты их увидел, ты бы сам начал рисовать. Расписывать стены! И не то, что делает Джонатан, о нет, у них больше воздуха, свежего воздуха! И любви! И открытости, они действительно открыты! По сути, всё, чего он лишён.
– Серж не шибко общителен сейчас, верно? - сказал Симон, - Ты считаешь, что с теми детьми ему…
– Ну, так мы же совсем не уделяли ему внимания. Вот в чём проблема. Ему необходимо наше воспитание, без него он покатится по наклонной. Что ж, я далеко не лучший родитель, ты тем более. Кошмар, да и только. А чего хотят дети - когда ты соизволишь их выслушать - они хотят, чтобы ты был обычным. Чёрт!… Всё из-за этого! Мы поступили неправильно, оставив его у Джо на всё лето. Это было самое худшее, что мы могли придумать. И всё это с моей подачи, если бы не я…
– Нет! – перебил Симон, – нет, это неправда! Это именно то, чего он сам хотел. Ну и Джо, хоть ты и не согласна с этим, но, по-моему, он отличный парень. Да и Серж не жаловался, разве не так?
Симон, из-за своей прямоты, или из простой сексистской солидарности, или из-за того, что перед отпуском у них с Барбарой был такой долгий спор по этому поводу, или потому что он прекрасно понимал, насколько это странно – кто бы из его коллег так поступил? – доверить своего сына приятелю (хотя Симон ещё помнил идеалы свободы, Искусства, мая 68-го, перемен), плохо отреагировал на эту запоздалую критику со стороны Барбары. Она заметила это и ответила:
– Хорошо, Симон. Может быть. Значит, были причины. Возможно, слишком много причин для нас двоих. Разве не так? Ты ведь не хочешь сказать, что мы тогда думали о ребёнке. Нет! Если бы мы, хоть иногда о нём думали, мы бы ни за что не отправили его к Джо. Ну, правда, же! В любом случае, какими бы ни были причины, наши маленькие причины, мы за них сейчас расплачиваемся. Так же как и наш мальчик. Ты его видел? Отлично, лучше любых слов. Нет! Он просто изводит меня. Говорю тебе, ему нужно немного нормальной жизни. Нормальной - вот и всё. Он требует уважения. Все дети требуют уважения. Хотя они все психованные. Что ж, выход есть. Всё очень просто. Мама будет готовить ему вкусные супчики, бифштексики и тортики, покупать ему книжки, гладить рубашечки этому мелкому MCP [1], будет причитать, ах, бедняжка, ему нечего носить - и он весь день будет с другими детьми. Ему будет хорошо. Там он сможет высказаться - осознать себя! - вместо того, чтобы тупо игнорировать нас.
– Эээ
– Да, да, мой дорогой. Ты даже представить себе не можешь, что значит рисование для детей. Оно полностью их освобождает! Позволяет им раскрыться! Это делает их чуточку более управляемыми. Это правда! Но это так, Симон. Тебе не понять, ты изображаешь большого парня, дети тебя просто не интересуют, это не по твоей части. Отлично. Если только это не цыпочка на сносях, тогда ты готов её выслушать. И не только. Это ты смог бы... Короче говоря, вся эта тема, картинки и всё такое, дети - честно говоря, ты ничего в них не смыслишь - это достаточно просто: всё объясняется по Фрейду. Все их забавные фантазии они там разбирают. Клянусь, ты не узнаешь его, когда он вернётся!
– Да я не спорю, – сказал Симон. – Я лишь передаю то, что он мне сказал. Мне, правда, не хочется ему отказать. Он так разговаривал со мной, знаешь, очень серьёзно. Что ни говори, это был не просто каприз, знаешь ли.
– О нет! Всё что угодно, только не это, нет, нет и нет! Это не нужно Сержу, это вообще никому не нужно! - Я не хочу, чтобы он продолжал встречаться с Джонатаном. И слышать не хочу. Симон, я тебе говорю. Что-то с ними неладно. Вероятно, это не их вина. Я не могу сказать... Но там что-то дурное. Я чувствую это. Чувствую. А я в таких вещах не ошибаюсь. Нет! Нечто, о чём даже говорить не хочется. Но я это чувствую. Нет, что-то плохое. Нет. С Джонатаном покончено, раз и навсегда. Иначе у нас будут проблемы на долгие годы, если мы пустим это всё на самотек. Всё! Хватит! Я умолкаю! Но всё кончено. Всё кончено, и больше не о чем тут рассуждать. Серж слишком привязался, понимаешь. И я не знаю к кому. Я не знаю этого человека! Да, и это меня беспокоит... Это моё право... Я произвела на свет этого ребёнка, не знаю, заметил ли ты. Я чую опасность. Прекрати, Симон! Нельзя отдавать ребёнка кому попало. Он ведь и мой немножко, как ты считаешь? Ты, конечно, ничего не замечаешь, но я-то всё чувствую. Этот бизнес пора прекратить. Довольно. Точка.
– Ну, ладно. Так что мне ему сказать?
– Милый, скажи ему просто, мол, бабушка тебя почти год не видела, просит, чтобы ты приехал, и так далее. Вот – я даже сама поговорю с ним, если тебе угодно! Можно подумать, ты мальчишку испугался! Но послушай... почему он именно с тобой обсуждал эту поездку к Джо, по-твоему, это вообще нормально? Этот ребёнок окончательно спятил.
– Может, тогда лучше… ну, если бы он поехал с нами?
– Ой, ну ты просто прелесть! Поздновато строить из себя наседку, уж прости мне мой французский! Боже мой, да не помрёт он за неделю – даже меньше –
