Разрыв - Джоанна Уолш
Время может исчисляться расстоянием между началами и концами событий, а также сточной водой между ними. Как и города, события определены в границах, и проще всего придать им форму согласно их пространственным пределам: то лето в Париже или та зима в Братиславе. Я могу измерить время как разницу между этими границами, но я не знаю наверняка, оцениваю ли я разницу вместе и разницу в себе. Не существует единицы измерения маленькой личной перемены (считалась бы она десятками, как евро, или тысячами, как форинты?), не существует также и стандартного курса для обмена личного времени на историческое.
Что ж, я перейду этот мост в свое время. Пока меня устраивает балансировать на мосту, в пространстве между двумя однозначностями.
В 1735 году математик Леонард Эйлер объявил, что в Кёнигсберге, где берега реки были соединены нечетным количеством мостов, «Задачу о семи кёнигсбергских мостах» решить нельзя. Поскольку количество берегов с нечетным количеством мостов не равнялось двум (или нулю), то добраться до всех концов города, не переходя хотя бы один мост дважды, не представлялось возможным. Сегодня в Кёнигсберге пять мостов. Прошло время, и стало возможным пройти по всем мостам без повторов, если только вы не против оказаться на острове. Кроме того, город больше не носит название Кёнигсберг — теперь это Калининград. Сегодня он находится в России, а Пруссии — где он находился когда-то — уже даже не существует как страны, а значит, прошло еще больше времени, и проходило оно через разные курсы — политические, национальные. В 1945 году Советский Союз прогнал немцев: и военных, и мирных жителей. Сейчас в городе живут только русские и поляки, переселившиеся туда после Второй мировой войны, так что этот почти полностью разрушенный город теперь почти неузнаваем. Хотя на местных кладбищах всё еще можно встретить могилы немцев, в том числе Иммануила Канта, в Кёнигсберге больше нельзя пересечь один и тот же мост дважды. Он стал городом без памяти.
× × ×
Перешла через реку и в Пеште (или в Буде?) оказалась на территории туров выходного дня. Пары, отметившие серебряную свадьбу, идут рука об руку. Я ни о чем не жалею. Они не выглядят счастливыми.
Районы Будапешта закручиваются по часовой стрелке растущими кругами. Первый район — в Буде, Пятый — в Пеште, а может, наоборот. Независимо от номера эти две половины центра города — бинарные: одна холмистая, другая плоская, одна — stary, другая — mlady, вот только это словацкий, не венгерский. Я недолго жила в Словакии, в Братиславе, на узкой границе с Будапештом. Вот как я оказалась здесь впервые. Всего пара часов на поезде, следуя за рекой, которая рассекает оба города.
Сверяясь с картой, иду в купальни «Рудаш», но, как и в Ницце, чувствую неумолимый подъем — на этот раз через заросший парк к Будапештскому замку. Я не собиралась никуда карабкаться, но дорожки вьются вверх, закручиваясь по часовой стрелке, как районы в Будапеште, как вода в раковине — хотя нет, я где-то читала, что вода в раковине может закручиваться в любом направлении, где бы в мире вы ни находились, причины на то сугубо локальные, как, например, наклон сливного отверстия.
Уже не так жарко, и я понимаю, сколько усилий прикладывала на юге, чтобы чувствовать себя комфортно. В Софии нежелательным было любое прикосновение. Здесь же я с облегчением надеваю свитер, куртку, прокладываю слои между собой и другими людьми. Закрученные, как штопор, улицы усеяны массажными салонами, местами, где за прикосновение платят, но их тротуары почти пустые, только статуи нагих женщин отстают от чугунных фасадов зданий в стиле ар-нуво. Они больше не поддерживающие кариатиды — спускаются с фасциев на улицы. Они почти среди нас.
Потом, ровно так же, как в Ницце — выше идти некуда, если только я не собираюсь заплатить за вход в зáмок, а единственный способ попасть внутрь без билета — это оплатить обед в ресторане внутри крепостной стены: новая терраса окружена современным рвом со стеклом вместо воды на дне, табличка обещает «прекрасный вид», но увидеть его можно, только если вы в равной степени голодны и богаты. На вершине стоят женщины-близнецы, шестидесяти лет с небольшим, с одинаковыми стрижками. Они одеты в идентичные розовые спортивные костюмы, такие они могли бы носить и лет в пять.
У подножия холма — турецкие бани «Рудаш», которые я выбрала потому, что в Будапеште они самые старые и правда были турецкими — когда город был не евросоюзным, не советским, не австро-, а османо-венгерским. Здание на ремонте, спрятано за пластиковой завесой и эстакадой, ведущей к обновленному мосту Эржебет. Входной билет стоит недорого, но, когда я была в городе в прошлый раз, у меня не было ни времени, ни денег, ни даже возможности сориентироваться; уже тогда мне отчего-то казалось, что отмокать в термальной и, как сообщает сайт, слегка радиоактивной воде мне бы понравилось, хоть и такого опыта у меня прежде не было, хотя с тех пор я многократно проделывала это в разных городах мира.
Каменный интерьер внутри купален шероховатый, как древняя кожа, а потолок над главным бассейном сводчатый, как в церкви. В одном из концов залы — каменный умывальник (вместо купели) с закрепленным над ним краном и с надписью, обещающей что-то связанное со здоровьем или молодостью. Хотя я не могу прочитать, что именно там написано, я доверху наполняю свою пластиковую бутылку, ибо — чем бы это ни было, я это хочу.
Здоровье? Молодость? Возраст — слон, которого сложно не приметить, седой, морщинистый, Дориан-грей, он слишком много времени проводит в термах средних температур для среднего возраста — 38, 40, 42, — для большинства завсегдатаев эти годы давно позади. Они хладнокровны и медлительны, их сморщенные резиновые шапочки прикрывают проплешины, как клоунские парики. Их приращение видимо. Но стоит мне подкрасться к ним ближе, как расстояние от меня до них сокращается настолько, что я вижу стыки, могу четко представить, как время сокращает разрыв между нами. Однажды я тоже буду там. Но не сейчас.
Седовласый старик в плавках, почти прозрачных от частой носки, согнулся пополам, сидит под трубой, термальная вода каскадом льется ему на спину. Он направляет шланг себе на плечи, позволяя воде ласкать его. Он заботится о себе. Больше некому.
В последний раз, когда я тебя видела, я помню, как придержала тебя за руку, когда ты поскользнулся на ступеньках — оправданная тактильность. Нас тут же обогнала девушка в коротких обтягивающих шортах, ягодицы — изящное продолжение ног. Ты показал непристойный жест. Ты всегда давал мне
