Выбор воды - Гала Узрютова
Даже в сентябре в Любляне так жарко, как на Волге в июле или августе. У реки учишься не терпеть жару, а проживать её.
Волга не делает лишних движений, пока её не тронет лодка. И ты не шевелишься, чтобы не полнить тепло. Волга молчит, пока в неё не войдёт купающийся. И ты молчишь, пока тебя не назовут по имени.
От жары скульптуры коров акварелятся, сливаются с горячей зеленью вишнёвых деревьев. Щипая тёплые ветки, корова зажёвывает духоту забродившим фиолетовым соком.
Вечером после жары выйдешь на берег, а там – ещё один персонаж, из тех, что являются только у реки. Старик быстро разделся, вошёл в реку, расправил складной стул, оставил его в воде и уплыл. Минут через десять он вернулся, сел на стул, воткнув ноги в Волгу, и уставился на падающие титры заката.
После ужина отдыхающие санатория расходятся из столовой по берегу со стаканом кефира в руке. Держат его как свечу, из которой боятся расплескать огонь. Тайный кефирный ход, участники которого утром проснутся другими людьми – и вспомнят, кто они, только когда их по фамилии позовут на санаторскую процедуру.
Набережная Любляницы в жару не продувается, прохлады от реки не идёт; приходится искать тень внутри города. Я заметила киоск с хорзбургерами и, хотя не собиралась останавливаться, вернулась к нему. Пять человек в очереди. Бургеры, хот-доги, колбасы, стейки из жеребёнка. Люди стоят в очереди так же обыденно, как если бы покупали кофе. Я рассматривала их голодные лица. Это просто. Заплатить пять евро и взять хорзбургер. Перекусить жеребцом. Сочный, свежий, пряный фарш, говорит реклама. Железо и витамины группы Б. Плечи хороши для жаркого или гуляша. Шея – идеальна для гуляша. Шея. Повернись ко мне. Вот твоя шея. Какая красивая у тебя шея. Для гуляша. Попробуйте вкуснейший суп с рёбрами или копчёные рёбра жеребёнка!
У киоска отец с сыном ели один хорзбургер на двоих, соус стекал по руке мальчика. Достав из сумки салфетку, мужчина вытер соус со щеки сына и дал ему снова откусить мясо. Он обнимал его, сажал на колени и плакал, пока тот был занят хорзбургером и не видел лица отца. Они смотрели в разные стороны, жуя жареного жеребёнка.
Я не заметила, как подошла моя очередь, и заказала хорзбургер. Он был огромный.
Что я здесь делаю? Я объездила с мешком костей за спиной столько стран, ушла от мужа, который жарил котлеты, дала себе слово. Почему не купить вегетарианский бурек и травы с овощами в Interspar? Почему?
Но я держу его в руке – горячий. Это будет последний кусок мяса в моей жизни.
Я спрятала хорзбургер в рюкзак и пошла куда глаза глядят, пока не наткнулась на неботычник[73]. Тринадцать этажей, семьдесят метров высоты – когда-то здание было самым высоким в Югославии, а теперь станет моим укрытием. На такой высоте никто меня не увидит.
Смотровая площадка на крыше пуста, сильный ветер. Я распаковала хорзбургер с котлетой, овощами и соусом. Одной этот гигант не съесть.
Вкус я почувствовала не сразу, а постепенно. Мясо было мягким. Напоминало говядину.
Нет, другое. Неприятное. Я бы боялась признаться себе, что это вкусно, – но оно не было вкусным.
С каждым укусом хорзбургера вкус был всё неприятнее, а овощи выпадали изо рта и разлетались на ветру. Я жевала быстрее, чтобы не оставлять улик, но хорзбургер не уменьшался, а рос. Ещё немного – и он превратится в настоящего жеребца, бьющего копытами из моего промасленного рта. Выбросить? Ещё большее неуважение к жеребцу, чем съесть его.
Отвращение бухнет внутри, и конина лезет вверх. Я громко блюю прямо на стол в кафе на смотровой площадке небоскрёба. На табличку «Reserved». Если бы не защитное стекло площадки, моя вина разлетелась бы по всей Любляне и попала бы прохожим на головы.
Официантка, на блузку которой прыснули брызги, сморщилась. Я вру, что беременна, и у меня токсикоз. Улыбнувшись, она приносит полотенце, и я вытираю рвоту.
Но меня снова стошнило. Почему это происходит опять, через столько лет? Это никуда не делось. Не исчезло. Снова как в тот день.
Я всегда была такой. Я всегда такой буду?
Никакие реки уже не помогут – только озеро. Вдоль реки можно идти бесконечно – а вокруг озера придётся дойти до конца. Дед был прав: будет выбор – выбирай озеро, не реку.
Скорее найти озеро. Гигантское озеро, способное вместить все эти кости. Тот итальянец, Нико, рассказывал про самое большое озеро Словении.
Я побежала на автовокзал и села в автобус до Бохиня, откуда теперь никак не могу вырваться.
Кира, ответь.
Ты ещё здесь?
Мы встретимся?
Речка
Ульяновская область, Россия, за восемь лет до озера Бохинь, тот день
Выйти замуж без благословения отца было просто. Достаточно не смотреть, как он один среди наряженных гостей стоит в спецовке с пятнами машинного масла – приехал в загс из автосервиса, где работал. Достаточно не замечать, что он один не пошёл после регистрации в ресторан, а уехал на рыбалку.
Выйти замуж без благословения отца было тяжело. Как тяжело сейчас встречать его, уехавшего на пенсии жить в деревню, где родился, у нас в городских полях. Чтобы отец совсем не одичал, мать приезжала к нему и жила там неделями, подумывая тоже переехать из города.
Вокзал подтянул свой стеклянный живот, ожидая встречи. Я помыла голову. Судя по разросшейся бороде, отец не брился всё это время. Хотелось разглядеть его лицо, но вдруг заметит. От отца пахло вокзальными пельменями – самый сильный запах одиночества. Кожа его так раскраснелась от горячего мяса, будто он наелся одиночества за всех.
– Могла бы и машину помыть, – поздоровался отец.
Он закинул длинный чехол и рюкзак в багажник моего старого красного «Ситроена». Осторожно сел на переднее сиденье, как садятся в чужом доме.
– Не хочешь сам повести?
– Я зря тебя водить учил?
– Домой?
– Сначала заедем в одно место. Покажу, куда ехать.
Я старалась вести машину аккуратнее, чем обычно, но чувствовала, как отец нервничал, когда что-то было не так. Не включила поворотник. Не сбавила скорость. Руль надо держать крепче. «Ты можешь держать руль крепче?» – говорил он, когда я в детстве училась водить, сидя у него на коленях, и чуть не въехала в соседский забор. Это означало «Ты можешь жить крепче?».
Молчание отца было родным. Должна ли я что-то говорить? Спросить,
