Мальчик из контейнера - Виталий Кирпиченко
«И ты тут! — улыбнулся Коля луне, потом спросил: — Не нашла ее? А как было бы хорошо, если бы и она была рядом с нами!»
Подошли к военному городку. Саша, показав на проходную, сказал:
— Помню, как мы с мамой часто ходили тут, а солдатик нам всегда улыбался.
— Один или все? — спросил Коля.
— Не знаю. Но он всегда улыбался. Мама ему, или уже им, покупала мороженое. Они говорили: «Спасибо!» и мне тоже что-нибудь давали. Гильзу какую-нибудь.
— Гранату не предлагали? — смеясь, спросил Коля, а поняв, что неудачно пошутил, исправился: — Прости, не то сказал.
— Саша, — обратилась Кира, заметив грусть на лице Саши, — я знаю, твой папа генерал. Что он говорит о теперешней жизни и власти? Старшее поколение вроде очень не любит Ельцина?
— Старшее поколение в этой перепалке пострадало больше всех, — помедлив, сказал Саша. — Оно делало все возможное, к чему его призывали прежние вожди, а сделанным гордилось. Вновь же пришедшие сказали, что все у нас не так. Получается, что поколение напрасно потратило свои жизни? И, как всякому родителю, им жалко своего дитяти. Они нежили, учили, воспитывали, оберегали сотворенное ими государство, а пришли грубые, пьяные люди и под корень срубили его. Жалко до слез, а как оживить загубленное, никто не знает.
У старых нет сил на борьбу, молодые не видят в том смысла. Так что, остается ждать нового ветра. Ждать, когда грянет буря!
— Такое будет? — спросила Кира, заинтересованная словами Саши.
— Конечно, будет! — убежденно ответил он. — Что сейчас творится — временное явление. Наш народ уже прошел через революцию, и вновь пойти на это готов. Только нет лидера. Проблема с лидерами!
— А этот? Коммунист который? Это же его дело!
— Это не лидер! — твердо заявил Саша. — Он обыкновенный партократ. Живет, как у Христа за пазухой: все есть и ни за что не отвечает. Зачем еще искать проблемы на свою… — вспомнив, что говорит с девушкой, исправился: — на свою голову.
— Сколько ждать? — не унималась Кира.
— Чем будет хуже, тем скорее.
— Кому хуже?
— Народу. Но мне кажется, все теперь начнется с Европы или Америки. С сытых и обеспеченных.
— Им же до нашего плохого много надо стараться, а потом еще худшего добиться?
— Им необязательно ждать плохого, им достаточно иметь признаки несправедливости в обществе.
— У нас тоже есть эти… признаки несправедливости?
— Увы! — сказал Саша и, повернувшись к Коле, заявил: — Курсант Шевченко, запишите мне час проведенных занятий по политподготовке!
Проходя мимо детского дома, примолкли.
— Мы с Колей тут начали свою жизнь, — тихо сказала Кира.
— Коля мне рассказывал, — посмотрел Саша на Киру. — Хорошо, что живы остались. Могло быть хуже.
— Мама Валя нас спасла. Оберегала, как курица цыплят от коршуна. Хорошая она.
— Мир не без добрых людей.
— Разные есть люди.
— Много вас было в детском доме?
— Много. Около пятидесяти.
— Для всех найти хорошую маму Валю сложно, — покачал головой Саша.
— Невозможно!
— Говорят, в детских домах очень много безобразия?
— Да, встречается. Нам с Колей повезло: мы в три годика покинули его. А вот маме Вале пришлось с нами хлебнуть горя! Больная, на пенсии, пенсия с гулькин нос, а нам надо и то, и это…
— Говорят, государство таким хорошо помогает?
— Она нас усыновила. Таким не помогает государство. Оно помогает тем, кто берет опекунство.
— Абракадабра какая-то! — возмутился Саша. — Чем дети-то отличаются? Почему одни должны жить хуже других?
— Кто воспитывался с опекуном, имеет право на квартиру, а мы — нет.
— Неудивительно! В нашем королевстве «Кривых Зеркал» возможно все!
Троицу встретила в коридоре Валентина Ивановна.
— Нагулялись? — спросила.
— Красиво у вас, — похвалил Саша город, в котором прошла большая часть жизни Валентины Ивановна, и которым она гордилась. — Уютный такой, теплый.
— Провинциальные городишки в центре России почти все такие. И люди в них жили особенные. Бальзаминовы да Душечки.
— У нас каменные громадины на целый квартал, в двенадцать, а то и в двадцать этажей. Настоящий людской улей. Утром с жужжанием все разлетаются по рабочим полям, а вечером слетаются с мешками, сумками. Ползают, возятся в пределах своих рамок и затихают до утра. Утром дружненько все на поля. Мне кажется, Валентина Ивановна, что настоящей была жизнь именно во времена Бальзаминовых. Тогда человек был более близок к природе, к жизни, истине. Теперь больше наносного, искусственного в нем. Он теперь от природы отлучен искусственно. Видит настоящим только небо. Трава, деревья, вода, воздух теперь не те, что были даже сто лет назад, а уж про тысячу и говорить нечего.
— Не пей, братец Иванушка, водицы из лужицы, в ней много мазута и хлора! — нежным голоском пропел Коля, и все засмеялись.
— А сколько прелести было в кибитках, в санях с медвежьим мехом! «Сколько грусти в напеве родном», и другие, не менее прекрасные песни, стихи, проза родились в кибитках под стук колес, в санях под скрип полозьев. Все работало на союз человека с природой! Теперь же… Теперь далеко не то! И песни не те, и Пушкиных нет, Гоголей! Под нож цивилизации попали родившиеся (должны же они были родиться) гении литературы и искусства, и погибли, не раскрывшись.
— Зато сколько теперь Эйнштейнов, Королевых, Туполевых, Сухих! — воскликнул Коля.
— Саша, — несмело обратилась Кира, по ее лицу было заметно смущение, но жажда познания была выше стыда, — но ведь не вернуть нам кибитки и сани с медвежьими шкурами, хоть и очень бы хотелось. Теперь-то нам как жить, чтобы Пушкины да Гоголи были с нами, а не такие «звезды», на которых смотреть уже тошно, не только слушать?
— Кира, Кира, — покачался из стороны в сторону Саша, — да разве бы я не сказал, если б знал!
Отсмеявшись, помыв руки, все пошли есть вкусные пироги хозяйки.
Мальчики еще долго не могли уснуть. Говорили, меняя внезапно темы, почти как старушки Марка Твена, которые, рассказывая о яблоках в саду, тут же вспоминали кобылу дяди Тома в белых яблоках.
Вот уже Саша сбивается на полуслове и затихает…
«Устал, бедняга», — посочувствовал другу Коля. Глянув привычно на окно, встретился с неразлучной спутницей. — «С чем пришла? — спросил луну. — Нет вестей? Но хоть что-то можешь дельное сказать? Не можешь! Бог с тобой. Задача не отменяется! Гуд бай, май фрэнд! До завтра!»
Отпуск, каникулы ждешь долго, а пролетает он мгновенно. Только что
